Становище Спафария и его людей показалось монголам большой ратью, а угрозы царского посла внушили страх.
Осаду Нерчинского острога монголы сняли, поспешно бежали в степь. Осаду держали только монголы разбойного хана Талоя. Но с востока на них напал эвенкийский князь Гантимур. Степных разбойников разогнал, тем оказал славную ратную подмогу острогу и заслужил достойную выслугу и почет от воеводы.
Посольство Спафария встретил воевода Даршинский с тремя сотнями казаков под двумя знаменами. Ради встречи русского посла казаки острога и люди посольства стреляли из самопалов. Выстрелы грохотали перебойно, гулко и тонули в степи, нагоняя на перепуганные монгольские кочевья, смятение и страх. Боялись монголы: расправится русский царь с ними за их разбойные набеги и воровские дела.
Гантимур и его родичи, прослышав о приезде царского посла, раскинули юрты подле Нерчинского острога. Споры между русскими и китайцами о беглом Гантимуре и ратная доблесть князя разжигали любопытство Спафария. Он послал именем царя Гантимуру подарки и позвал его на посольский двор. Гантимур пришел со своими братьями и сыновьями, бил челом царскому послу, клал перед ним дорогие подарки: кучу соболей, лисиц, куски шелка китайского, а для каравана посла привел верблюдов, лошадей, быков.
— Посол русского царя усмирил разбойную степь. Установил мир.
Спафарий удивился, отвечал уклончиво:
— Речи твоей, князец, не пойму, войной не шел…
Гантимур сказал:
— Разбойные монголы и воровские буряты, прослышав о твоем, царского посла, караване, перепугались, признав твоих людей за воинов.
Спафарий улыбнулся.
Гантимур говорил послу:
— Пути в Китайщину мне ведомы. Пошлю с твоим караваном лучшего вожака. Дай ему потребное жалованье.
Спафарий удивился уму и храбрости Гантимура, в дорожный дневник записал: «Сей князец — муж достойный: и богат, и родовит, и храбр. И хоть веры не христианской, имя царя русского чтит, в изменниках Руси не бывал».
Гантимур и его родичи низко откланялись Спафарию, ускакали в степь.
Караван Спафария готовился к походу: кричали верблюды, мычали быки, скрип арб заглушал людской гам. Кибитка Спафария с запряженными в нее десятью быками стояла посередине каравана. С боку кибитки за длинный повод был привязан оседланный гнедой конь; то конь царского посла для скорого объезда длинного каравана в пути.
Спафарий подошел к кибитке, отвязал коня, легко поднялся на седло. От воеводы прибежал гонец. Просил он посла обождать, ибо надобно грамотку важную и скорую разобрать. Спафарий повернул коня и поскакал к острогу. У резного крыльца стоял воевода.
Спафарий вошел в приказную избу.
Воевода сказал:
— Не прогневаю царского посла, коль скажу ему о грамотке, писанной воровскими людишками Албазинского острога? О той грамотке я запамятовал…
— Молви, какие вести?
— От воров — воровские и вести. Послал грабежник Ярошка своего дружка, тоже лиходея и грабежника, Пашку Минина и с ним добра разного десять возков да полонянку черных кровей с дитем.
Спафарий удивился:
— Каким добром хвастают грабежники? Какая причина?
Воевода заторопился:
— Возки туго набиты отборными соболями, лисицами, а сверх того серебром и каменьями. Грабежники все это на Москву царю-батюшке норовят с грамоткой отправить, чтоб возымел пресветлый государь к ним милость и пощаду.
Спафарий оглядел воеводу:
— Какова воля воеводы?
Воевода гордо ответил:
— Именем царя пресветлого того вора — Пашку Минина и его людишек велел я забить в колодки и бросить в тюремную яму. Добро же, которое грабежники нарекли дарами царскими, отобрал.
Лицом Спафарий стал строг, краской запылали щеки, воеводе он сказал сурово:
— Сотворил, воевода, негодное, ложное дело. Те люди стоят на рубежах Росии крепко. Принимают муки и раны, а многие за те рубежи обрели смерть. Пусть и вперед на берегах великого Амура русские люди ногой стоят твердо.
— То не русские люди, то грабежники…
— Крест на груди носят. Руси землю защищают!
— А прежние разбои и шалости воровские ужели прощены?
— Надобно тех людей, Пашку Минина и иных, отпустить с миром. Оказать ратную подмогу Албазинской крепости. Дары албазинцев с грамотой-отпиской скорым гонцом отправить в Москву. Суд и расправу чинить над ними, коль на то будет воля самого царя пресветлого, не иначе…
