– Да, – ответил священник. – И был бы рад услышать ответ. Прошу, говорите открыто, будь то даже вопрос жизни и смерти.
– Тогда говорю свободно и ясно, – ответил лекарь, все еще перебирая растения, но внимательно поглядывая на мистера Диммсдэйла. – Недуг ваш довольно странен, не столько сам по себе или внешними своими проявлениями, – до сих пор по крайней мере симптомы его открыты были моим наблюдениям. Наблюдая вас ежедневно, мой добрый сэр, и глядя на проявления недуга уже несколько месяцев, я не могу не назвать вас носителем скорбной болезни, и все же недуг этот не из тех, что опытному и наблюдательному врачу можно надеяться исцелить. Но я не знаю, что сказать, болезнь мне, кажется, знакома, и все же я ее не знаю.
– Вы говорите загадками, мой ученый друг, – ответил бледный священник, отводя взгляд к окну.
– Тогда я выскажусь более прямо, – продолжил лекарь, – и прошу прощения, сэр, если этого требует вынужденная прямота моих слов. Позвольте спросить вас как друг и как несущий ответственность перед Судьбой за вашу жизнь и физическое благополучие, все ли детали этого недомогания вы искренне мне открыли и перечислили?
– Как вы можете сомневаться? – спросил священник. – Ведь было бы детской глупостью звать лекаря, а затем скрывать от него недуг!
– Иными словами, вы говорите, что мне известно все? – сказал Роджер Чиллингворс, настойчиво глядя в лицо священника ярким и проницательным взглядом, полным сокрытого знания. – Что ж, пусть так! И все же! Тот, чьему взгляду открыты лишь внешние и физические проявления зла, зачастую знает, какую часть болезни его зовут исцелить. Телесная немощь, которую мы рассматриваем как цельную и самостоятельную, может быть лишь симптомом сильного поражения души. И вновь простите меня, добрый сэр, если мои слова показались вам оскорбительными. Вы, сэр, из всех, кого я знаю, отличаетесь самой сильной связью тела, полной и определенной, так сказать, и души, которая управляет этим телом.
– Тогда мне больше не о чем спрашивать, – ответил священник, с легкой поспешностью поднимаясь со своего стула. – Я понял, что вы не можете создать лекарство для души.
– Следовательно, болезнь, – продолжил Роджер Чиллингворс, не меняя тона, словно его не прерывали, но поднимаясь и заслоняя побледневшему священнику путь своим низким, темным и искаженным телом. – Болезнь и рана, если можно ее так назвать, вашей души немедленно сказывается на состоянии вашего тела. И вы при этом просите врача исцелить лишь телесную хворь? Разве такое возможно, пока вы не раскрыли ему раны или тревоги вашей души?
– О нет, не вам! Не земному же лекарю! – страстно воскликнул мистер Диммсдэйл и отвел взгляд, яркий, прямой и едва ли не гневный. – Не вам! Но, будь то действительно душевный недуг, я доверю себя Врачевателю душ! Он, если будет то в Его доброй воле, может исцелить, а может погубить. Пусть Он решит мою судьбу со всей Своей справедливостью и мудростью. Ему я доверюсь. Но кто ты такой, чтобы вторгаться в такие материи? Кто ты такой, что смеешь становиться между страдающим и его Богом?
С отчаянным жестом он выбежал из комнаты.
– Что ж, хорошо было предпринять этот шаг, – сказал себе Роджер Чиллингворс, глядя вслед с крайне мрачной улыбкой. – Ничего не потеряно. Вскоре мы вновь станем друзьями. Но теперь очевидно, как страсть охватывает этого человека и заставляет его поступать необдуманно! Как с одной страстью, так и с другой. Он совершил великую ошибку, поддавшись страсти здесь и сейчас, наш праведный мистер Диммсдэйл.
Известно, что не так уж сложно двум компаньонам восстановить отношения на том же основании и с той же степенью тепла. Молодой священник после нескольких часов уединения осознал, что нервное расстройство заставило его недостойно сорваться, хотя в словах врача не было ничего, требующего порицания и извинений. Он сам изумлялся той жесткости, с которой ответил доброму старику, всего лишь предлагающему совет, подсказанный долгом и опытом, совет, которого сам же священник просил у него. Полный раскаяния, он тут же принес свои искренние извинения и попросил своего друга продолжить заботу, которая, пусть и не преуспела в полном его исцелении, все же смогла продлить его хрупкое существование до данного часа. Роджер Чиллингворс с готовностью согласился и продолжил медицинское наблюдение священника, добросовестное и добровольное, но всегда покидал апартаменты своего пациента после профессионального опроса со странной озадаченной улыбкой на лице. В присутствии мистера Диммсдэйла улыбка не проявлялась, но становилась явной, стоило лекарю переступить порог.
