Конрад озадаченно посмотрел на брата.
— Но там действительно ничего о них не говорится, — удивленно произнес он.
— Зато очень много о несчастных немецких рыцарях — истинных страдальцах, которые были безжалостно истреблены моим нечестивым воинством и теперь будут причислены к лику святых или, по крайней мере, мучеников. Так ведь? — предположил Константин.
— Именно так, — подтвердил Лешко.
— Ну вот, — удовлетворенно заметил Константин. — Кстати, сейчас христианизация несчастных язычников в тех землях, которые я взял под свою руку, идет полным ходом, причем добровольно. Я уже заложил, помимо существующих, десять новых церквей, в которых будут точно так же обращать в истинную веру заблудшие души. Вот только Гонорию III безразлично, обращу я их или нет, потому что он все равно не получит ни единой куны дохода с тех земель. Вот он и злобствует. Я ведь пришел туда не как завоеватель, а был приглашен самими местными жителями, которые изъявили добровольное согласие войти в состав моих подданных. И думаю, что они не прогадают, в отличие от тех правителей, которые хотят добровольно посадить себе на шею рыцарей-крестоносцев, да еще и чужаков, — заметил он, в упор глядя на мазовецкого князя.
— А что делать, если эти язычники-пруссы вконец обнаглели? — с вызовом спросил тот, лихорадочно размышляя, каким образом Константин сумел узнать, что он, Конрад, воспользовавшись удобным случаем, два месяца назад пригласил погостить у себя в Плоцке суровых и отважных рыцарей, принадлежащих к ордену Братьев немецкого дома[75] и прибывших в Польшу в качестве сопровождающих папского нунция.
От рассказов рыцарей о том, как храбро сражались они и их братья по ордену против сарацин в Палестине, у мазовецкого князя разгорелись глаза.
«Вот бы кого выставить против пруссов», — подумал он и стал потихоньку заводить разговор о том, что как раз для святого дела обращения язычников в истинную веру у него, Конрада, в полудикой Мазовии имеется самая благодатная нива. Остается только найти настоящих пахарей, которые не пожалели бы трудов во славу господа.
Собственно говоря, гостившие рыцари — Генрих фон Гогенлое и Герман Балк — не имели ничего против поселения в этих местах, поскольку успели по достоинству оценить обширные земли, граничащие с Мазовецким княжеством. То, что все христианские походы против сарацин обречены, четвертому по счету великому гроссмейстеру ордена Герману фон Зальца было понятно, равно как и его ближайшим помощникам, каковыми они являлись. Значит, необходимо искать иное поле деятельности.
Однако осторожный предварительный разговор закончился почти ничем. Уж больно высокими были требования у рыцарей.
— Не знаю, слышал ли ты сказку, которую у нас на Руси рассказывают маленьким детям? — спокойно ответил Константин. — Там говорится, как лиса попросилась пожить в доме у зайчика и мало-помалу вовсе выгнала бедного хозяина из его норки.
— Обычно сказки заканчиваются хорошо, — вступил в разговор заинтересовавшийся Лешко, прекрасно поняв, куда гнет хозяин шатра.
— Эта тоже заканчивается хорошо. Пришел петушок — золотой гребешок и выручил зайчика.
— И к чему эта сказка? — осведомился Лешко.
— Да к тому, что крестоносцы очень уж на эту лисичку похожи. Их только впусти, а спустя год, от силы — два, не знаешь, как выгнать, — спокойно пояснил Константин.
— Конечно, лучше уж свой создать, — согласился Конрад, вспомнив, что то же самое предложил ему Христиан, которого за создание пусть малой, но христианской общины среди диких пруссов сам римский папа уже произвел в епископы Пруссии. — Я и об этом думал. Даже название для него придумал: «Христовы воины в Пруссии». Но, с другой стороны, что касается рыцарей, то не кажется тебе, Константин Владимирович, что это напраслина? Вон Андрей II пустил их в Трансильванию, и ничего страшного не случилось.
— А хотите побиться об заклад, что не пройдет трех лет, как он их оттуда выгонит? — усмехнулся рязанский князь, памятуя, что на самом деле в официальной истории именно так все и произошло.
Братья переглянулись. Константин говорил с такой уверенностью, что его словам невольно верилось.
