Эпилог, похожий на… Пролог
Эта дорожка не была выстроена людскими руками. Сама Зимушка — статная богиня-гордячка — наметила ее контуры, дыхнув на речную гладь. А уж идущий следом дедушка Морозко — бойкий неугомонный старичок, угадав пожелание повелительницы, укрепил ее как следует, чтоб ни конному, ни пешему опаски не было. Нет на ней ни рытвин, ни ям. Шагай — не хочу.
Правда, кое-где он немного перестарался. Ну чего уж было так тщательно полировать? Не зеркало ведь. Вот копыта у коней и разъезжаются. Впрочем, умная лошадка хоть и ходко идет, а стеречься умеет, ступает с опаской.
Три всадника по реке движутся. Поводья опущены — значит, не торопятся. Переговариваются тоже неспешно — впереди путь долог, успеют наговориться.
За ними следом — множество. Считать начнешь — непременно собьешься. Ясно только, что не одна сотня и не две, а многим больше.
Между всадниками спереди и теми, что сзади, — саженей двадцать пустого места. Догнать никто не пытается. Разве что изредка кто-то один подскачет, но и то ненадолго. Едва распоряжение получит, как тут же назад отступает или еще куда мчит.
— И все-таки не твое это дело, владыка, — произнес лениво средний всадник в алом корзне.
Видно было, что он уже устал убеждать, а если и пытается сделать это в очередной раз, так больше по привычке и надеясь больше на чудо.
— О том давай лучше помолчим, государь, — степенно ответил правый всадник, облаченный в монашескую рясу.
— А ты что молчишь, Слав? Скажи ему хоть что-нибудь.
— А чего я лезть буду, — отозвался левый всадник. — Ты — власть светская, владыка Мефодий — духовная, а как говорила моя мамочка Клавдия Гавриловна, когда паны дерутся, то у холопов чубы трещат. Я же свой поберечь хочу — он мне очень по нутру. И вообще — мое дело команду выслушать, ответить «есть» и выполнить.
— Вот и скрутил бы его, да назад отправил, — послышалась рекомендация среднего всадника.
— Еще хуже будет. Так он хоть при нас, значит, какой-никакой присмотр, а обеспечен. А представь, что будет, если мы его оставим на часок? Он же такой фортель выкинет, что хоть стой, хоть падай.
— И то верно, — с тяжким вздохом произнес средний и умоляюще: — Ну ты хоть бы в возок сел, владыка. Негоже патриарху на коне скакать. Знаешь, как у тебя к вечеру задница заболит?
— Седалище, — строго поправил всадник в рясе. — Это у боярина какого, воеводы, да даже и у царя задницы. А у меня — седалище. А что до болей, то для того и еду, что жажду выяснить — каково воину приходится, когда он целый день в седле должен провести.
— Да что ты с ним разговариваешь, — чуть ли не зевая, вновь вступил в разговор третий всадник. — Ему теперь после полета на воздушном шаре с красной рожей все гоже. Я только удивляюсь, как он на войну на шаре не полетел? Или ты, владыка, испугался, что ветер не в ту сторону подует?
— О том помолчим, — уклонился от ответа патриарх и посоветовал: — Чем о почтенное духовное лицо языки точить, ты бы, государь, лучше Михайлом Юрьичем занялся.
— Чего?! — опешил от неожиданности Константин. — Каким это Михайлом Юрьичем?! Уж не хочешь ли ты сказать, владыка, что…
— Именно это и хочу я тебе поведать, — перебил его патриарх. — А каким — думаю, что можно не вопрошать, ибо он у нас один такой, и, обернувшись назад, скомандовал: — Михайло Юрьич! А поди-тко сюда. Государь тебя видеть желает.
Не сразу, а спустя минуту, а то и две из большой толпы всадников робко выехал один и стал робко сближаться с троицей, едущей впереди. Константин оглянулся и тут же напустился на патриарха с упреками:
