А когда его уделять, коли он до глубокой ночи сидит над бумагами: отчеты, донесения, доклады, сведения… Либо читает, либо сам пером строчит. Для этого другого времени нет. Днем-то не поработаешь, днем — люди. Да тут еще и, смешно сказать, одно время лекции писать приходилось, и не одну. Сейчас-то уже полегче стало, а поначалу…
Указ об основании рязанского университета Константин подписал еще в 1231 году. Причем, вспомнив, как весело праздновали его сокурсники Татьянин день, он специально датировал его именно 25 января. Пускай хоть здесь все остается по-старому — тут можно. Ну, подписать-то подписал, а где преподавателей сыскать?
Разумеется, еще задолго до этого дня все русские посольства, которые ехали на Восток, среди разнообразных задач имели одно неизменное поручение — поиск ученых людей. Западных это не касалось.
С немытой и закостеневшей в своем невежестве Европы спрашивать мудрецов-философов все равно что мыть грязные руки в нечистотах и верить, что они и впрямь станут чище. Университеты, отданные к тому времени на попечение папы римского, включая и парижский, усердно трудились исключительно над богословием, да и там преимущественно над тем, как бы половчее обосновать величие папского престола.
С востоком иное. В подмогу послам он разработал опознавательную схему, основывающуюся на ключевых именах Ибн Сины, Омара Хайяма, Бируни, аль-Фараби и так далее. Предполагалось, что те люди, которым знакомы эти талантливые ученые — философы, врачи, математики, астрономы и просто вольнодумцы-поэты, и сами заслуживают особого внимания. Ну а дальше по обстановке.
Понятно, что всем, кто выезжает, заниматься непосредственным поиском будет недосуг. В конце-то концов, не за этим они едут в далекие страны. Точнее, не только за этим — иных поручений хватает. Поэтому в каждое из посольств включался особый человечек, что-то типа атташе по культуре, образованию, медицине и градостроительству. Вот его-то деятельность и была целиком направлена на поиск и приглашение таких людей.
Понятно, что далеко не всегда такие поиски заканчивались удачей. Очень часто сконфуженные «атташе» по приезду на Русь сконфуженно разводили руками, но бывало и иное.
Так, в 1232 году, аккурат незадолго до открытия медицинского университета, — Константин сдержал слово и основал его следом за первым, только годом позже, — на Руси в помощь царскому лекарю Мойше появился блистательный Ибн-Бейтар[183].
Это в той «официальной» истории он осел в Дамаске, где впоследствии и умер. А в этой он просто до него не успел доехать. Божен Чудинкович, пребывая в атабекском Мосуле, не преминул пообщаться со знаменитым арабским историком Ибн-аль-Асиром[184] и в разговоре с ним уловил любопытное для себя имя.
Потом была личная встреча, и в конечном итоге заядлый путешественник согласился поехать в неведомые земли, где, как он предвкушал, его глазам откроются новые невиданные травы, цветы и деревья.
К сожалению, для научных изысканий времени у него оставалось не так уж и много, его отнимала работа со студентами, но зато с каким удовольствием летом, во время студенческих каникул, он бродил по новым местам, имея охранную грамоту от самого царя и наиболее одаренных учеников в качестве сопровождающих.
Свой титанический труд «Джами мафрадат эль-адвие», подаренный царю в 1237 году, он все равно написал на арабском, но это уже было несущественно. В обязательное обучение студентов входила не только медицина как таковая, но и углубленное знание арабского языка — в эти времена без него все равно было не обойтись.
Так что буквально через два года его книга «Свод простых лекарств», включившая в себя в алфавитном порядке свыше четырех тысяч пищевых и простых лекарственных веществ из «трех царств природы»[185], была не просто переведена на русский язык, но и напечатана.
А ведь он приехал не один. Вместе с ним прибыл и его ученик Ибн-Аби Осайбиа, которого Божен Чудинкович после долгих уговоров Ибн-Бейтара согласился взять за компанию. И не прогадал.
Двадцатидевятилетний ученик, который ради того, чтобы путешествовать с учителем, бросил свою каирскую больницу, впоследствии сам вырос на Руси в крупного врача и ученого. Право же, знаменитая рязанская лечебница была ничем не хуже больницы в Дамаске, которой ему в
