Русичи внимательно выслушали послов, покивали, а затем некто Вячеслав кратко ответил им:
— Я люблю, когда ко мне приходят с просьбой. В этом случае я еще могу к ней прислушаться, если буду в добром расположении духа. А что касаемо повелений, так пусть ваш Гершасп идет в свой гарем и повелевает там.
Смягченный во сто крат ответ был передан Гершаспу, который для начала впал в очередное буйство, затем — в глубокое раздумье. Еще позже, смирив гордыню, он позвал к себе в шатер старого мудрого Ахситана, который был советником еще у его отца, причем с самых первых дней правления, и спросил, что тот думает по этому поводу.
Ахситан погладил свою седую бороду и сказал, что ссориться с могучим северным соседом, когда хватает врагов на юге, совсем неразумно. Джелал ад-дин Манкберни, утвердившийся на юге, разгромив Грузию и покорив Ирак-Аджми, Фарс и соседей-ильдегизидов[166], теперь вроде бы угомонился, проводит дни в неге и праздности, но кто знает — надолго ли.
Имея такого человека среди своих южных соседей, войско лучше держать готовым к любым испытаниям. Всем известен горячий нрав Манкберни, его отвага и воинская доблесть. Да и неумелым полководцем его тоже нельзя назвать. Ахситан не присутствовал при этом, но знающие люди рассказывали, как он храбро сражался с монголами и даже не раз громил их тумены.
— Кстати, об этих нечестивых язычниках. Помнится, что твой лучезарный отец, правитель Гершасп I, мудро уклонился от битв с монголами, этим зловонным порождением шайтана, которые как саранча орудовали у наших соседей, — неторопливо произнес он.
— Ну и что? — буркнул юный Гершасп.
— А то, — пояснил советник, все так же неспешно поглаживая свою бороду. — Что эти же войска, которые не ведали поражений, потом были разбиты в пух и прах теми самыми русичами, которые сейчас хозяйничают за этими толстыми стенами.
— И не высовывают за них своего носа, как самые последние трусы, — вскипел горделивый упрямец. — О-о-о, как я был бы счастлив, если бы они осмелились все-таки выйти и сразиться со мной, ибо я точно знаю, на чьей стороне была бы победа!
— О-о-о, как я страшусь того, что они осмелятся все-таки выйти и сразиться, — в тон Гершаспу произнес Ахситан. — Ибо я тоже знаю, на чьей стороне была бы победа!
— Ты думаешь? — уставился на советника царевич.
— Нет, — покачал тот головой. — Тут не нужно думать. Я просто уверен в этом. К тому же превратности любого сражения таковы, что даже в случае победы не все полководцы доживают до часа своей славы. А ведь ты первый наследник, которому нельзя погибать, ибо у твоего брата еще нет сыновей.
— Но я же не могу уйти с пустыми руками, — взвыл Гершасп.
— Надо послать еще одно посольство, — пожал плечами советник. — Но уже с просьбой. Возможно, что русичи согласятся поделиться, если с ними говорить чуть иначе.
— Унижаться перед неверными, — снова вскипел царевич.
— Это будет не унижение, но наша военная хитрость. Мы таким образом узнаем их планы. Если они хотят войны с нами, то снова откажут, а если у них нет черных мыслей, то они должны согласиться. Как знать, может, они даже вступят с нами в союз. А он нам ох как сгодится. Купцы доносят, что, несмотря на смерть своего страшного предводителя, монголы еще сильны. Они не оставили мыслей о покорении здешних земель. В такие неспокойные времена надо иметь крепкую подпорку, чтобы удержаться на ногах.
— С неверными! — не удержался от саркастического замечания Гершасп.
— А хоть бы и так. Мудрый правитель даже иноверцев может обратить во благо своей стране и своим подданным. Что же до твоего старшего брата, то я сам переговорю с ним, когда мы вернемся. Я скажу, что ты проявил чудеса мудрости и лишь благодаря тебе мы заключили почетный мир и даже взяли часть добычи.
Гершасп после этого разговора всю ночь пил лучшие шемаханские вина, глотая их как простую воду, но затем благоразумие взяло верх, и он отправил во главе посольства, третьего по счету, старого мудрого Ахситана.
Вячеслав вначале хотел было вновь отказать. Ну в честь какого праздника он должен делиться с теми, кто приехал на готовенькое и пальцем о палец не ударил. Затем он вновь вспомнил слова Константина о дружбе со всеми соседями или хотя бы о нейтралитете, если уж они такие козлы, после чего лукаво склонил голову набок и ответил согласием. Правда, он тут же уточнил, что ни золото, ни серебро он отбирать у своих воинов не собирается, а самовольно отдавать ту часть добычи, которая предназначена царю, тоже не имеет права.
