— Пока вы заседали на худсовете, цветы принесли с проходной. Без обратного адреса. Велено передать — и все.
Мила снова удивилась резкой смене настроения начальницы. Мягкий румянец сделал лицо совсем девчоночьим. Она подошла к цветам, зарылась лицом в букет. Мила неодобрительно пожала плечами и, прошептав про себя: «Ну-у, ее, блин, сегодня кидает!», сообщила Ковалевой, что ее ждут.
Когда Нина Евгеньевна вошла в кабинет главного режиссера, за столом восседала как всегда собранная, деловая Алена.
— Я хотела поговорить с вами по личному вопросу.
Замдиректора протяжно вздохнула и тяжело опустилась в кресло напротив Алены. Малышка отметила нездоровый цвет лица Ковалевой, отсутствие всегда яркой губной помады и вообще ту неухоженность, которая в пожилом возрасте женщины всегда мгновенно бросается в глаза. Алене вдруг стало жалко ее, всегда четкую, организованную, ставящую интересы дела превыше всего. И она великодушно пришла к ней на помощь.
— Нина Евгеньевна, дорогая, ей-богу вы напрасно так убиваетесь. Жизнь все всегда расставляет по своим местам. И тут уж, как говорится, выбирать не дано. Остается лишь смириться и принять все как есть. Надеюсь, Инга чувствует себя лучше?
Ковалева кивнула и облизала пересохшие бледные губы.
— Вот и отлично. Ребенок — это самое главное. Это — здорово. — Алена придвинула Ковалевой пепельницу, и та сразу закурила, пряча в облачках дыма свою крайнюю растерянность. — У нас с Ингой, к сожалению, сложились непростые, напряженные отношения, но это творческие проблемы, отнюдь не личные. Ее сейчас ничего не должно угнетать. Много радости и любви — вот то, что должен чувствовать развивающийся в ней человечек. Я с удовольствием навестила бы ее, но это решать самой Инге. В любом случае передайте ей, что я абсолютно солидарна с ее мужественным решением и с моей стороны гарантирую ей любую помощь… Она ничем не должна огорчать своего малыша… Это самое важное.
Ковалева дрожащими пальцами затушила сигарету и недоверчивым взглядом проверила искренность слов Малышки. Чтобы заполнить возникшую неловкую паузу, Нина Евгеньевна обернулась в сторону макета и спросила:
— Трембич так и не приходила?
— Трембич? — Алена вздрогнула. — Она вам нужна?
— Я не успела повидать ее после сдачи спектакля. А ко мне забегала Энекен и оставила для нее телефон гостиницы, в которой она остановилась.
Алена порывисто вскочила, заговорила торопливо и взволнованно:
— Где он? Телефон? В какой гостинице? Нина Евгеньевна, мне необходим этот номер!
Ковалева извлекла из сумочки сложенный листок бумаги:
— Вот, пожалуйста. Гостиница «Россия». И телефон.
Алена тут же набрала номер и разочарованно прошептала:
— Никто не подходит… Мила! Быстро узнай, на месте ли Миша. Мне срочно нужна машина.
Алена лихорадочно натягивала куртку, уже не обращая никакого внимания на оторопевшую Ковалеву.
— Нет его, Алена Владимировна, уехал с Валентином Глебовичем. Может, подождете? Они скоро вернутся.
Мила растерянно проводила взглядом пролетевшую мимо нее Алену и пояснила Ковалевой:
— Она сегодня не в себе. Неадекватная какая-то… И все из-за Ольги Беловой…
Алене сразу посчастливилось поймать такси.
— Какой вход в «России»-то? — вяло спросил шофер, видимо к концу дня совсем обессиленный от дорожных пробок. — Там четыре въезда. Север, юг, восток, запад. Так вам-то какой нужен?
— Я не знаю, — почему-то рассердилась на таксиста Алена. — Везите к любому — там сориентируюсь.
— Ну да, — миролюбиво согласился шофер, — побегаете там по кругу… Вы небось тоже артистка, сразу видать — вся вон взнервленная. Я сегодня от вашего театра одну нервную артистку уже подвозил. Хорошенькая такая, большеглазая… я ее узнал по фильму. Недавно по телеку шел.
— Женя Трембич. И куда вы ее подвозили? Тоже к «России»?
— Не-ет. Ее я должен был на Олимпийский доставить, но проехали мы всего лишь вон до следующего светофора. Там ей в окно постучал какой-то мужчина, и она, извинившись, пересела к нему в джип.
— В черный?
— Ну вы прямо как следователь. А я почем помню? Темный, это точно. А уж темно-зеленый, «мокрый асфальт» или темно-синий — вот уж не разглядывал.
