— Да, мне здесь хорошо, — согласился Глеб и пригласил Алену в дом.
То, что она увидела внутри, совсем не соответствовало ее представлениям о начинках богатых домов, которым казалось это роскошное сооружение снаружи. Было просторно, обстановка больших светлых комнат сводилась к минимуму, и весь дом буквально утопал в зелени. Каких только растений здесь не было! Чувствовалось, что все в доме подчинено необходимой жизнедеятельности этого зеленого царства. В нескольких комнатах цветы, расположенные вдоль стен на специальных деревянных стеллажах, умудрялись проникнуть даже на потолок, а те, что непременно должны были расти близко к свету, буйствовали возле каждого окна, окаймляя их живописными рамами и занавесями.
— Вы прямо ботаник! — восторженно подвела итог увиденному Алена. — Но ведь это же каждодневный труд. А если вы в Москве, кто же этим занимается?
— Сестра. Она живет здесь круглый год. В доме по соседству.
Сергеев провел Алену в гостиную, где был накрыт стол и даже горели свечи в старинных бронзовых подсвечниках.
Она вопросительно взглянула на Глеба.
— Да, это тоже Люся. Старшая сестра. Опекает меня, как маленького. — Глеб тяжело вздохнул. — Вообще-то я построил этот дом для мамы. Она очень тяжело болела последние годы. В Москве у нас квартира на Садовом кольце, мама там задыхалась и мечтала жить за городом. Я получил деньги за несколько работ в кино, остальное добавил Люсин муж — он банкир, и мы поселились здесь…
— А мама? — осторожно спросила Алена.
— Мама умерла год назад… Но успела развести все это зеленое хозяйство и до последнего дня не могла нарадоваться, что все так цветет. Она знала наперечет каждый бутончик, каждую веточку. И растения чувствовали ее. Когда ее не стало… и я вошел на следующий день в ее комнату, меня встретила… осень. Листья пожелтели, пожухли, многие из них облетели и скорбным ковром устилали пол. Я тогда написал музыку, — так меня потрясло то, что я увидел… Ну что же мы стоим, Алена? Все закуски на столе, а горячее — в духовке. Люся приготовила свое фирменное мясо.
— А сама она не придет? — спросила Малышка, усаживаясь за стол и с удовольствием окидывая взглядом изысканную сервировку и красивый сервиз из тонкого белого фарфора.
Глеб ответил не сразу, сначала поинтересовался, что гостья будет пить, разлил красное сухое вино, разложил по тарелкам салаты и закуску, потом сел напротив.
— Давайте выпьем за этот вечер. И за то, что наконец-то мне удалось вырвать вас из жадных объятий театра и увидеть в этом доме, который мне очень дорог. — Он отпил глоток, поставил бокал и, проследив взглядом за крупной каплей, сорвавшейся с края бокала и кровавым пятном расплывшейся на белой скатерти, словно нехотя произнес: — Нет, она не придет… Но это — другая история. Жуткая. Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. После смерти мамы в Люсином доме случился пожар. Видимо, загорелось не само по себе — у Николая, Люсиного мужа, в банке тогда было непросто… Короче, сестра выпрыгнула со второго этажа, когда внизу уже горело. Дети, их двое, к счастью, вылезли через окна — их спальня была на первом этаже. Но в доме осталась собака, мамина любимица, и Люся, плохо соображая, в состоянии аффекта бросилась ее спасать…
— Спасла? — взволнованно спросила Алена.
— Собаку спасла… Но сама сильно обгорела, особенно лицо… Вначале было вообще кровавое месиво… Словом, она практически не бывает на людях. Живет как схимник.
— Ужас какой! А муж, дети? Они же с ней?
— Нет, — голос Глеба задрожал, и он резко наклонил голову, чтобы скрыть от Алены лицо. — Он теперь живет за границей, и дети пожелали уехать с ним. Они взрослые и самостоятельно приняли это решение. Я у нее теперь один. У Николая другая женщина. У детей тоже своя жизнь. А Люся живет здесь одна, со своим изуродованным лицом и необыкновенно добрым сердцем, переполненным жгучей, больной любовью к тем, кто выбрал не ее, а совсем других людей и другой мир… Недавно она получила от сына письмо… нет, не письмо, — коротенькое сообщение, что он женится. Приглашения на свадьбу не последовало. Они стесняются ее страшной внешности и даже не смущаются в этом признаться.
