По этой причине я решил пока не продвигаться вглубь деревни, в гущу смрада, а подумал, что лучше будет обойти странную деревушку вокруг, и заодно, может, что-то прояснится с этой таинственной Уммбаттау. Но тут моё внимание привлёк пронзительный и отчаянный крик, переходящий на самых высоких нотах в истошный вопль. Кричала женщина. Потому первым моим желанием, как джентльмена, было броситься на помощь, но потом, вспомнив о неприглядной наружности грязных аборигенок, я уже поумерил свой пыл, но в следующую секунду меня до костей прожгло одно-единственное слово, вспыхнувшее в мозгу: Николас!! Что, если он как-то связан с этим криком, что, если он в беде?!
Не разбирая дороги, я бросился на звук, и вскоре застал сборище, не менее странное, чем всё виденное мною до этого: кажется, всё взрослое племя собралось здесь. К моему несказанному облегчению, поодаль я увидел и Николаса с проводником, они горячо о чём-то совещались, и я решил немедля к ним присоединиться.
В центре же живого и гудящего круга лежала растрёпанная и окровавленная женщина. Это она испускала столь пронзительные крики, что, казалось, любое сердце должно смягчиться и растаять. Но только не сердца этих тупых дикарей, худших из рода человеческого. Их безумный жрец, размалёванный и укрытый с головы до пят чем-то вроде соломенных циновок, вознёс над ней свой грязный кривой посох и что-то каркал на варварском наречии. Ещё и ещё; начав с пары неуверенных голосов, постепенно всё племя присоединилось к нему и начало выкрикивать одну и ту же фразу, перекрывая даже вездесущий и неумолчный грохот, перманентно присущий этому месту.
Скорбный смысл безобразной сцены был ясен любому — несчастная женщина, видимо, сумела как-то прогневать вождя, и теперь её ждут скорый суд и такая же скорая расправа, или просто расправа безо всякого суда, или жертвенный алтарь… Я вгляделся в искажённое от боли и ужаса лицо несчастной: нечёсаные космы цвета серого пепла были вымазаны в текущей с лица и макушки крови, она кричала и голосила, не переставая хватать своего жестокосердного мучителя за ноги. Тощие груди бились о землю, а короткая юбочка сухой травы готова была вот-вот расползтись под острыми коленями.
В ужасе я отвёл глаза от этого непристойного зрелища и обратился к проводнику, указав глазами на бедную женщину: «За что её так?» Тот обратил на меня свой мутный от предчувствия скорого кровопролития взгляд и прохрипел: «Уммбаттау… Её выбрала Уммбаттау». Его слова будто послужили сигналом озверевшей толпе: дикари обступили свою несчастную соплеменницу вплотную, несколько сильных рук подняли её и поволокли, невзирая на протесты.
Я обернулся к двинувшемуся было за ними в каком-то ослеплении Николасу, схватил его руку и покачал головой. Кажется, он понял, что я хотел сказать, и ласково улыбнулся, ответив: «Друг мой, понимаю твои чувства, но мы ничего не можем сделать для этой бедной женщины, мы — лишь исследователи, посланцы и представители цивилизованного мира, мы можем только беспристрастно наблюдать и фиксировать происходящее». Он тронулся было в путь, но заметив в моих глазах тлеющий огонёк сомнений, добавил: «Мы учёные, не забывай…» Я со вздохом вынужден был признать его правоту и покориться. В первый же день быть свидетелем казни — не о таком я мечтал в своих честолюбивых грёзах о карьере…
Тем временем зловещая процессия во главе со жрецом, шествующим с гортанными вскриками и постоянным перекладываем посоха из руки в руку, приговорённой, влекомой двумя дебелыми ублюдками, и остальными бездельниками-зеваками двинулась, по всей видимости, прочь из деревни. Снова боятся осквернить свою ненаглядную землю? В моей душе поднялось было бешенство, но тут же улеглось — рука моего друга бережно взяла меня за локоть и осторожно подтолкнула за всеми.
Дальнейшие часы, дни и недели моего существования больше похожи на один нескончаемый дурной сон, от которого я до сих пор не могу проснуться.
С дьявольскими завываниями и хрипами племя медленно ползло вперёд. Грохот всё усиливался и приближался, мне казалось, что мои барабанные перепонки не выдержат, и из ушей вот-вот польётся кровь. Несколько раз я хотел бросить всё и вернуться в деревню, домой, в Аркхем, к родному очагу, подальше от этих беснований и богомерзких ритуалов… Но Николас, как я брошу его здесь одного? И как я найду дорогу назад?
