Детство — подземелье сокровищ, в которое спускаешься, освещая нисходяще ступенчатый путь в прошлое фонарём любопытства. Разбитые, расколотые корабли мечтаний и надежд; парящие в стартовом огне и клубах дыма ракеты, инопланетные пейзажи и галактические фейерверки. Смуглые, душные джунгли снов, несметные богатства миров, полупрозрачных и пересекающих друг друга, как слои кальки: шаг между ними — и вселенская катастрофа, и другой шаг — полёт на огненных колесницах; и перо ангела-возницы щекочет глаз и выжигает в ладони на память черты. Или же детство всего лишь сундучок с потрёпанными куклами в чулане. В темноте которого светлым пятном горит воспоминание о каком-нибудь единственном дне — как лунная монета в глубине колодца. И ты всю жизнь бежишь, летишь, путешествуешь в погоне за этим пятнышком — а оно всё дальше и дальше.
— … и до него невозможно дотянуться, даже встав на цыпочки. Представляете, в детстве я думал, что нужно только научиться балетной стойке на носках, чтобы достать луну. Я думал, что это вроде такое испытание. Надо всего лишь научиться. Но время шло, а я так и не решился. А когда появилась возможность, я уже был взрослым и понимал, что так не бывает.
— Значит, вот эту вот луну вы хотели достать? — девушка показала на гигантские фото, развешенные по стенам большой квартиры-студии в два уровня. В панорамном окне навязчиво маячил иконический образ высотки на Котельнической.
— Именно. А вас ведь Елена зовут?
— Лена, — девушка протянула руку, поправив сумочку на левом плече.
— Елена — от Селена. Значит «Луна», — он пожал ладошку.
— Неправда, — уклончиво ответила девушка. — А вы тот самый Роджер?
— Чистая правда. Тот самый. Весёлый. Роджер. Ну, проходите, раз уж пришли. Располагайтесь, — мужчина лет сорока жестом «милости просим» показал на диван размером с вертолётную площадку, вписанный в длинный альков напротив окна. — Сейчас будет кофе. Или что-то другое? — продолжил он из кухни, отделённой стеклянной стеной с росписью «под Ван Гога».
— Нет-нет, кофе вполне подойдёт.
Луна была потрясающая. Розовая, голубая, пепельная, с опаловыми кратерами — словно следами колоссальных мыльных пузырей. В шершаво-пористом покрывале. С тёмно-фиолетовыми пигментными пятнами. Похожая то на пенисто пригоревшую сковороду, то меловой сетью радиальных полос на созревший арбуз с множеством «пупков».
Возле окна растопырился крупный, как бочонок, телескоп, рефлектор Ньютона.
Елена подошла к нему. За диваном после поворота стены виднелась ещё одна комната. Там широко, вальяжно расположилась барабанная установка. На стойках, словно в плоских креслах, несколько электрогитар. Посередине — гладко причёсанный щёголь-микрофон. Это интересовало её больше всего.