Через полгода подойдет Пасха с ее обычаем зажаривать целиком барашка, и разнообразия тут поубавится — только жертвенные животные различных размеров, выбирай любого, в зависимости от численности семьи и аппетита, тебе тут же плотно упакуют покупку в полиэтиленовую пленку, обвяжут веревкой, чтоб удобней нести… А напротив, на краю овощного рынка, будут продавать жаровни с шампурами, тоже разной величины, без труда подберешь под своего барашка, а потом острый дымок раскаленных углей и дурманящий аромат печеной баранины…
Андреас сглотнул слюну. Сегодня он еще не обедал, да и Влакос, ожидающий в машине, — тоже. Где же человек?
Медленно пройдя мясные ряды до конца, полицейский вернулся на улицу и наконец увидел того, кого ожидал. Полный, безвкусно одетый человек с незапоминающимся лицом и глазами плута — респектабельный торговец рыбой Фирс Антонионис — Мидия. Вряд ли кто-либо, в том числе и ушлые преступники, могли заподозрить в нем полицейского осведомителя. Для Фирса это было очень важно: в отличие от Иорданидиса он рисковал не служебными успехами и карьерой, а здоровьем и жизнью.
— Здравствуй, Фирс, — негромко сказал инспектор, бесшумно подойдя сзади. — Плащ с поднятым воротником, надвинутая на глаза шляпа — ты похож на полицейского из американского фильма!
Осведомитель довольно улыбнулся. Не мизерное вознаграждение заставляло его работать на государство, а авантюрная жилка и любовь к конспиративным играм. Наверняка в детстве он мечтал поступить в полицию и сейчас удовлетворял нереализованную мечту негласным сотрудничеством с ней.
— Давай свернем, тут потише. — Иорданидис увлек Мидию за угол, на улицу Софокла. Действительно, здесь было малолюдно, и улыбчивый парень, беседующий с наряженным в длинный плащ и широкополую шляпу толстяком, не привлекал ничьего внимания. Тем более что никто не слышал содержания разговора.
— …Очевидно, задействован новый канал контрабанды. Подводная доставка. Может, груз кто-то принимает на берегу или они его прячут в скалах, подводных пещерах… Скорее всего — наркотики…
То же самое сейчас говорили своим осведомителям десятки офицеров полиции на всем побережье и островах. Разработанная Иорданидисом и Влакосом легенда запускалась в дело.
— А кто же убил этих двоих? Свои? Но почему в море? Конкуренты? Но ведь проще достать на берегу…
— Почему ты заговорил об убийстве? — Инспектор подозрительно посмотрел на своего агента. — Разве я произнес хоть слово об убийстве? Да еще двоих?!
— Брось темнить! — Мидия пренебрежительно взмахнул рукой, словно отметая полицейские хитрости. — Адам ловил сардину неподалеку. И прекрасно видел в бинокль, как вытаскивали мертвяков. Вначале одного, потом другого… А Никола швартовался в Пирее, когда их перегружали с катера в труповозку. Да и вообще, об этом говорит все побережье. Даже газеты писали.
У Фирса было много недостатков. Он слишком любил узо[2], невоздержанно относился к женщинам, азартно играл в карты. Но вся береговая полоса, море и острова буквально кишели его «глазами» и «ушами». Общительный и любознательный, он знал все о происходящем на воде и прилегающих частях суши. В том и состояла его ценность.
— Действительно, нашли двух утопленников, — кивнул Андреас. — Но почему ты решил, будто их убили? Смерть от асфиксии — вот вывод врачей. Знаешь, что это означает?
Фирс криво усмехнулся и промолчал. У полицейского мелькнула мысль, что Мидии известно о шестигранных стрелках, извлеченных из трупов. Но такое, конечно же, было невозможно.
— Удушье. — Тон инспектора оставался невозмутимым. — Скорее всего, они запутались в сетях…
— Пусть так. — Осведомитель повторил пренебрежительный жест. — А куда делся один акваланг?
Иорданидис резко остановился. Теперь он не выглядел веселым парнем.
— Откуда тебе это известно, черт подери?!
Лицо собеседника осветилось плохо скрываемым азартом. Ради подобных минут Фирс сотрудничал с полицией. Он любил эффекты. А рыботорговец Антонионис никогда не смог бы безнаказанно вывести из равновесия офицера полиции. И мгновенно его успокоить.
— А оттуда, что его выловил Адам! — торжествующе сообщил Мидия и умолк, наслаждаясь произведенным эффектом. Андреас утратил обычную невозмутимость, он жадно ждал каждого нового слова, даже ноздри раздувались от нетерпения.
