Он закрыл глаза и стал вспоминать, как увидел Дмитриеву в первый раз. Их знакомство поначалу было заочным. Гумилев читал очередной номер журнала «Аполлон», лениво пробегал глазами строчки стихов, написанных хорошо известными ему авторами, со скучающим видом отмечал про себя, что все они по-прежнему пишут об одном и том же — о несчастной любви, о тоске непонятно по чему и о том, что жизнь не имеет смысла, — и вдруг на глаза ему попалось совсем иное, необычное стихотворение, подписанное таким же необычным именем. Это были стихи о людях, похожих на цветы — на нежную мимозу и на потерявшие стыд орхидеи, на важные садовые розы и наивные полевые медуницы… Странные, неожиданные сравнения — сам Николай, наверное, ни за что бы не додумался до такого! Автором такого стихотворения, несомненно, был какой-то очень неординарный, очень талантливый человек.
Однако имя, которым были подписаны стихи о людях-цветах, ничего не сказало Гумилеву. Никогда раньше он не слышал о загадочной поэтессе, носящей имя Черубина де Габриак. Впрочем, в том, что оно вымышленное и что за ним скрывается русский автор, у Николая сомнений не было — таким вычурным мог быть только специально придуманный псевдоним, кроме того, ни один иностранец не смог бы создать такие прекрасные стихи на русском языке. Но вот чей это псевдоним, кто из поэтов пишет под ним о сходстве людей с цветами? Мысль об Анне Горенко Гумилев отверг почти сразу — она писала совсем иначе, в совершенно другой манере и на другие темы. Нет, под именем Черубины прятался кто-то другой, но кто?
Николай думал об этом несколько дней, перебирал в уме всех поэтов, которых знал лично, и всех, чьи стихи попадались ему в журналах и сборниках. Ни один из известных ему стихотворцев явно не подходил на роль таинственной дамы по фамилии де Габриак, и это означало только одно: либо Николай плохо знал кого-то из современных поэтов, либо в литературном мире появился новый талант.
Желание узнать, кто такая Черубина де Габриак, вскоре завладело Николаем полностью. А следующий номер «Аполлона», в котором было напечатано другое стихотворение, подписанное этим псевдонимом, разжег его интерес еще сильнее. К тому же вскоре после этого Николай узнал, что другие литераторы тоже безуспешно пытаются раскрыть тайну этого имени и выдвигают самые невероятные предположения о том, кто на самом деле пишет эти чудесные стихи. Редактор «Аполлона» Сергей Маковский рассказывал, что встречался с ней лично, но никто, кроме него, больше не видел эту женщину. От Маковского же в литературных кругах узнали кое-какие подробности ее биографии. Он говорил, что она — француженка по отцу и русская по матери, а выросла в Испании, причем детство провела в католическом монастыре. Рассказывал под большим секретом, что поэтесса в ссоре с матерью и всегда говорит о ней как об умершей, хотя та жива, но много лет назад изменила ее отцу. Называл ее очаровательной и обаятельной и даже намекал, что влюблен в нее. Вот только можно ли верить всем этим рассказам и не был ли Маковский сам участником мистификации? Многие подозревали, что это именно так, а кое-кто даже считал, что Черубиной назвался сам Маковский, постеснявшийся публиковать в своем журнале собственные стихотворения. Доказательств этой версии, правда, ни у кого не было, но тем сильнее поэты, писатели и журналисты готовы были в нее поверить.
Правда, потом появилась другая сплетня — настоящим автором произведений Черубины стали считать Максимилиана Волошина, о котором Маковский как-то раз тоже обмолвился, что тот знаком с поэтессой и даже помогает ей вести переписку с журналами, но сам Волошин эти слухи решительно отрицал.
Гумилев больше склонялся ко второму варианту, к тому же стихи, которые Волошин подписывал собственным именем, очень сильно отличались от произведений де Габриак.
Каково же было изумление Николая, когда он узнал правду! Страстная иностранка, сочинявшая смелые стихи о Боге, любви и красоте, о дальних странах, прекрасных дамах и рыцарях, в действительности оказалась совершенно невзрачной, ничем не примечательной на вид, скромной учительницей! Она говорила тихим голосом, заметно хромала при ходьбе, стеснялась лишний раз посмотреть в глаза собеседнику, не считала себя талантливой и не верила, что ее стихи привлекли бы всеобщее внимание, если бы не созданная вокруг них загадочная история с псевдонимом. Но познакомившись с ней чуть ближе и заглянув в глубину ее пугливых серых глаз, Гумилев увидел в них такую твердость и силу характера, что у него отпали последние сомнения в авторстве стихов Черубины.
