Словно завороженный, он шел к импровизированной волейбольной площадке, задевая по дороге чьи-то ноги и натыкаясь на обалделые взгляды, направленные в ту же точку, которая притягивала и его взгляд. Взгляды были исключительно мужские. Женщины упорно поворачивались к точке спиной, и спины выдавали высокую степень раздражения их хозяек.
В точке, к которой сходились многочисленные взгляды, играла с мячом Весна. Она то взлетала ввысь, то опускалась, обхватив мяч, то приседала, то отклонялась назад, и снова устремлялась вверх. Можно было сказать, что она летает на мяче или с мячом, а вместо мяча легко было вообразить огромную жемчужину или земной шар. Весна забавлялась с этим круглым предметом, отталкивала его от себя или протягивала к нему руку, в которую он тут же послушно ложился.
Там были и другие игроки, в основном мужского пола, невысокие и длинные, пропорциональные и не очень, кургузые, косолапые, загорелые и вовсе непропеченные, гладкие и поросшие шерстью. Весна царила над ними и правила ими и мячом, а также голубым небом и кустами сирени в отдалении. Она была высокого роста, длиннонога, безупречно сложена, и кожа ее светилась. Лицо скрывали длинные волнистые пепельные волосы, полоскавшиеся в солнечных лучах, но когда она сама или ветерок отмахивали волосы в сторону, открывались огромные серо-голубые глаза, бездумные, как небо, и пухлый смеющийся рот, в котором сверкали мелкие ровные зубы. Еще можно было разглядеть ямочку на ее подбородке. Вот она опять поднялась в воздух, рука размахнулась и грозила сбить солнце, но, не задев даже застывшей над ней любопытной тучки, ударила по мячу. Мяч унесся в небо. Весна спустилась на землю, но не всей ступней встала на нее, а только кончиками пальцев. Вторая нога на секунду застыла в воздухе, потом опустилась на землю и снова приподнялась на кончики пальцев. Тело подалось назад, волосы понеслись вперед, а им вслед взлетела поднятая рука, о которую стукнул вернувшийся тем временем мяч. От удара он снова взлетел, а толпа, собравшаяся вокруг площадки, громко выдохнула: «Ух!».
Так это продолжалось раз пять-шесть, пока мяч не упал за пределы площадки. Весна лениво расправила плечи и откинула волосы с лица. В этот момент Чок и схватил ее за запястье.
— Пошли! — приказал он.
Любовь попыталась высвободить руку. И тогда Чока отшвырнула огромная волосатая рука. Чок летел спиной к солнцу и казался большим темным пятном на фоне яркого полуденного света. Он упал на чье-то одеяло, прямо в тарелку с огурцами и бычками в томате, задев рукой чье-то тело, а ногой — раскупоренный термос с кофе. Чок успел увидеть, как кофе танцует над рекой, распадаясь на струйки и капли, потом над ним поднялся волосатый кулак, и кофе поплыл кругами, багровея и расползаясь по всему горизонту.
Чок не успел увидеть, как снова поднялся волосатый кулак, и как навстречу ему взлетела тонкая загорелая рука. А тот, кто поднял кулак, видел каждый волосок на этой руке, и волоски казались ему золотыми.
— Не надо, Шурик, — спокойно сказала Любовь. — Это мой двоюродный брат.
— Знаю, какой он двоюродный. Я тебя с этим рыжим не в первый раз вижу.
— Допустим. И что?
— А то. Не желаю.
— Да ну? — улыбнулась Любовь. — А я желаю! И что мы с этим будем делать?
Шурик посмотрел на нее тяжелым взглядом и отвел глаза.
— Так будет лучше, — сказала Любовь. — И чтоб больше пальцем его не трогал.
— Не обещаю, — хмуро бросил Шурик.
— А ты не обещай. Ты делай. Если хоть один волосок… с его головы… ну, ты понимаешь… все! Больше ты меня не увидишь.
— Это как? — поразился Шурик.
— А так. Надоел ты мне. Дурной ты. Сегодня такую кашу заварил, мне ее за год не расхлебать. Пошел ты ко всем чертям.
— Ну, это мы посмотрим.
В голосе Шурика прозвучала угроза.
— Посмотрим, — ласково улыбнулась Любовь. — Но лучше тебе на это не смотреть. Больно смотреть будет.
Тем временем Чок открыл глаза. Вернее, он открыл правый глаз. Левый открываться не хотел. Над ним висел тяжелый и болезненный мешок, наполненный кровью.
— Очнулся? — деловито спросила Любовь. — На, выпей кофе. Вы не возражаете? — повернулась она к напуганной тетке в белом лифчике и розовых трусах, которой принадлежали одеяло, термос и разбитая тарелка. Тетка молча кивнула, подняла с травы огурец и начала его грызть. — А теперь пойдем, — сказала Любовь Чоку, с трудом проглотившему глоток кофе. — Проводи меня домой.
