— Да она их всегда с собой таскала, — упрямилась Любовь.
Любовь никогда не признавала за Ведьмой особых качеств. Она просто любила старуху, а от всех фокусов с волосами, яйцами, настоями и приговорами отмахивалась. Может, потому и перестали помогать старухины зелья, что вся их сила гасла под критическим взглядом Любови. «Дикая ты у нас, из каменного века пришла», — говорила Эмилии воспитанница, и старуха на нее ничуть не обижалась. Ждала ее прихода из школы с нетерпением и растворялась в быстром и невнимательном поцелуе Любови, как шоколадка в потной ладошке. Масляно блестела глазками и мурлыкала в хустку. Ей бы и в голову не пришло, что из-за ее смерти Любовь будет так убиваться. Глубокая и сильная тоска, охватившая девочку, поразила и ее родителей.
— Никогда не думал, что наша дочь способна на столь глубокое чувство, — пробормотал Юцер.
Услыхав его слова, Мали вспыхнула и выбежала из-за стола. Она сама с уходом Ведьмы вовсе потеряла голову. Гец считал, что все дело в климаксе, и Юцер охотно с ним согласился. Климакс был ранний, но, по мнению знаменитого гинеколога, к которому Юцер повел жену, это явление не было столь уж редким и выглядело совершенно нормальным.
А с Ведьмой все произошло так быстро, что Натали приехать не успела. Заказала молебен за упокой души у себя в Юрмале. Мали обиделась за старуху. Натали могла попросить отложить похороны на день-два, но она этого не сделала. А молебен был в православной церкви, и это, пожалуй, не считается, Эмилия была католичкой. Мали решила заказать молебен за упокой души в том костеле, куда Эмилия ходила еженедельно. Что это за костел, знала одна Любовь.
— Чего ты вдруг с этими молебнами носишься? Темнота какая-то, — раскричалась она в ответ на спокойный и ласковый вопрос матери. — Ведьма и в Бога-то никакого не верила. Ходила в костел по привычке. Все лучше, чем тебя оглаживать и глупости твои слушать! Надоела ты ей, как мне, как всем вокруг! Вечно глаза на мокром месте, на каждое слово тысяча оговорок, в простоте пописать сходить не можешь. Надоела ты Ведьме, вот она и бегала от тебя. В костеле хоть не пристают с всякими глупостями и сны не пересказывают! На каждое дело семь раз дунет, семь раз плюнет, семь раз вокруг собственного хвоста обежит, да и тогда ничего не решит сама, а побежит советоваться. Кто рядом с тобой может остаться нормальным? Вот и Ведьма, дождалась своей Наташечки и ушла, скучно ей стало. Ждать больше нечего было.
— Что ты такое говоришь… — заслонилась руками от дочери Мали. — Что тебе в голову пришло? Откуда ты все это берешь?! Злая, бессердечная, наглая!
— Это я? Я?! — крикнула Любовь. — Я — бессердечная?! Я — наглая?! Вот ты Ведьме подарки дарила, дарила, а она их что? Что она с ними делала? Не нужны ей были твои подарки! Вот они! Вот они все! — она открыла Ведьмин сундук и начала швырять на пол отрезы, ненадеванные кофты, аккуратно сложенные шали с необрезанными магазинными ярлыками и новенькие туфли. — Вот! А ты спросила, почему она ничего этого не надевала? А я спросила! «Мне в их холодно», — вот что она ответила. Всем от тебя холодно. От тебя и твоих фокусов! Всем! Всем! Всем!
— Не переживай, — погладил жену по плечу Юцер, — девочка не в себе, не знает, что говорит. Ведьма была ей как мать.
— А родная мать ей кто?! Хуже любой ведьмы?! — выкрикнула Мали и затихла.
Юцер предпочел бы, чтобы лампы начали двигаться, а цветы — танцевать в вазах. Чтобы угли в печке гасли сами по себе и разгорались вдруг до посинения. Чтобы звякали, как от порыва ветра, канделябры и останавливались часы. Когда все это происходило, он понимал, что тишина вокруг его жены ложная. Что внутри этой непредсказуемой печи, совершенно холодной снаружи, бушует огонь безумия. Но на сей раз Мали молчала иначе. Ничто не стояло за ее молчанием. Ничегошеньки за ним не стояло.
Мали все-таки выспросила у Любови, в какой костел она ходила с Ведьмой, и заказала там свой молебен.
— Вот и хорошо, — сказал Юцер, — очень правильно. Слишком много обращений к Богу не бывает. Но нужно ли тебе туда ходить? Это место к тебе не имеет никакого отношения, а по городу пойдут слухи и разговоры. Я, конечно, смогу сказать, что ты пошла любоваться архитектурными красотами, но в этом вранье есть какая-то пошлость.
