Фикция оказалась большим темным и мрачным мужчиной в мятых штанах и клетчатой рубашке. Звали фикцию Болек. Он долго пробовал на зуб последний золотой рубль Геца, потом засунул его за щеку и раскупорил бутылку водки.
— Плюнь или напиши расписку, — потребовала Паша.
Скорее всего, Болек не умел писать, потому что промаявшись над пустым листом минут пять, он выплюнул на него монету.
— Подавись! — сказал он Паше. — И лучше спрячь это жидовское золото, а то я его пропью.
Паша обтерла монету и положила ее в лифчик.
— Держи, пока не поедем в Израиль, — приказал ей новоиспеченный муж. — Ты думала бросить меня в Варшаве? Фиг! Я поеду с тобой, потому что мне сказали, что там всегда есть работа для поляка в субботу, когда жиды празднуют. За работу платят деньги, а водка там дешевая, потому что жиды ее не пьют. И кроме того, там всегда есть кому дать в морду, потому что жидов много.
— Гевалт! — крикнула Паша. — Вы же понимаете, что я не повезу этого Ашмодая к сынам Якова, даже если из-за этого моя жизнь будет разбита!
— Надо было смотреть, что берешь, — расхохотался Болек. Зубы у него были только в глубине рта. Спереди торчали черные корешки.
— Какой ужас! — шепнула Мали Софии. — По-моему нужно доплатить за немедленный развод и вызволить Пашку.
— Ты забыла, что рубль был последним? — холодно справилась София. — Нам не на что ее выкупать, и это к лучшему.
— А знает ли уважаемый пан, — вкрадчиво спросил Юцер, — что жиды заставляют работать на себя в субботу, но обычно не платят? Кроме того, дешевой жидовской водки не бывает, а если бывает, то она выходит боком тому, кто ее пьет. И еще: единственное, чем может похвастаться сионистский жид, так это тем, что он научился давать сдачи.
— Так! Правильно! Скажи это еще раз, Юцер, я должна запомнить! — потребовала Паша.
— Этот разговор мы продолжать не будем! — стукнул кулаком по столу Гец. — Он зашел в тупик.
— Не волнуйся за свой народ, — насмешливо сказал Юцер, — я уверен, что Паша сумеет отплатить полякам за все наши обиды.
К этому времени Болек успел опрокинуть в рот три стакана водки и глядел на мир благостно, а на Пашу даже обожающе.
— Он не опасен, — шепнула Софии Маля, — его только надо вовремя напоить, и он становится ласковым теленком. По-моему, наш бумеранг залетел в нужный огород.
— Я тоже так думаю, — милостиво согласилась София.
Ангелы пыльных углов смотрят на мир с огорчением. Они понимают, что мир нельзя изменить, да и незачем этим заниматься, поскольку от каждой перемены он становится только хуже. Ленивые ангелы могли бы тоже сновать туда и сюда, как это делают не ленивые ангелы, но не видят в этой суете никакой пользы ни для себя, ни для мира, ни для того, кто его создал. Грустно сознавать правоту ленивых ангелов. Совершенно невозможно объяснить ее беспокойным деятельным людям. Снимут ли Геца с работы после того, как Пашка уедет? Не должны, они же сами разрешают полякам вернуться в Польшу. Впрочем, когда они действовали рационально?
Но районным психиатром они его оставят. У них мало хороших специалистов, а директорствовать Гецу в любом случае осталось недолго, поскольку он не хочет вступать в их партию. Нам обоим недолго осталось упиваться властью, поскольку мы не приспособлены к суетной беготне.
— Гец, — предложил Юцер, — а не сыграть ли нам партию в шахматы?
— С удовольствием, — немедленно откликнулся Гец, — мы давно отказываем себе в этом удовольствии. Я играю черными и выигрываю.
— Позволь себе проиграть, играя белыми. Мне это будет намного приятнее, — не остался в долгу Юцер.
