ГЕЦ. Чепуха на постном масле!
ЮЦЕР. Чепуха не способна разозлить рассудительного Геца. Ты знаешь, что все сказанное мной правда. Но… и к этому аспекту Таро покойница относилась особо внимательно… у тебя и в молодости была темная сторона… Скажем так, перевернутая карта твоей молодости показывает сильные, неуемные, с трудом обуздываемые желания, ради исполнения которых ты готов на все: на соблазнение, коварство и даже обман.
ГЕЦ. А на какую карту она гадала, когда имела в виду тебя?
ЮЦЕР. Все по порядку. С возрастом ты перешел в разряд валета кубков. Вечный посланник, гонец судьбы, приглашение к танцу и уклонение от танца, если приглашение неожиданно оказалось принятым. Воздух, тронутый крылышками на башмаках Гермеса, обещание, которое нельзя выполнить… из нерешительности, Гец, из нежелания нести ношу… из хитрости. Да, да, из желания перехитрить судьбу. Гермес, божественный мошенник, раскачивающаяся в лесу ветка, объявляющая о присутствии того, кого уже нет! Как я не догадался сам!
ГЕЦ (хрипло). А кто тебе помог догадаться? Мали? Она так говорила обо мне?
ЮЦЕР. Она не говорила. Она гадала на валета кубков. А я узнал значение этой карты из старой книжки о Таро, которую Мали искала и не нашла. Я украл ее и держал в своем столе. А в мой стол, как тебе известно, не посмел лезть никто, кроме Лени Каца. И разыскиваемая книжка была тому свидетельством. Ах, моя бедная Любушка! Когда меня забрали, она, наверное, тут же бросилась к моему письменному столу и не нашла в нем ничего интереснее старой растрепанной книжки и нескольких бумажек с глупостями, касающихся ленивых и суетных ангелов.
ГЕЦ. Мне пора идти. Продолжим наше гадание завтра.
ЮЦЕР (лукаво улыбаясь). Не стоит так торопиться, Гец. Прошло время, и Мали стала гадать на короля кубков. На солидного светловолосого мужчину, руководимого принципами, занятого наукой, серьезного, вдумчивого, готового протянуть руку помощи. Думаю, однако, что Мали несколько жульничала, раскладывая свои картинки. Она бдительно следила за тем, чтобы твоя карта не легла вверх ногами. Ни за какой другой картой наша общая любовь не следила столь внимательно.
ГЕЦ. В чем причина подобной осторожности?
ЮЦЕР. В теневой стороне твоей безупречной личности, Гец.
ГЕЦ. И что же скрывается в тени?
ЮЦЕР. Обман, Гец, двурушничество, злоба и скандал. А по большому счету карта обозначает потерю веры в добро.
ГЕЦ. У тебя есть претензий ко мне по поводу всех перечисленных параграфов?
ЮЦЕР. Разумеется, нет. Во всяком случае, до тех пор, пока Мали следила за тем, чтобы твоя карта ложилась головой кверху.
ГЕЦ. А потом?
ЮЦЕР. Насчет «потом» у меня есть несколько вопросов. Но об этом завтра. Ты ведь торопишься.
ГЕЦ (хмуро). Я могу побыть с тобой еще пять-десять минут.
ЮЦЕР. Завтра, завтра. Я устал. От ваших таблеток у меня чертовски болит голова.
ГЕЦ. А ты их выплевывай. Я выпишу тебе витамины.
ЮЦЕР. Значит ли это, что меня кормят ненужными мне лекарствами? Побойся Бога, Гец!
ГЕЦ. Успокаивающее тебе не повредит. Ты все еще на грани срыва. Слава считает, что эти таблетки тебе еще нужны. Я пробовал спорить, но последнее слово остается за ней.
ЮЦЕР. Со Славой я договорюсь. Спасибо за совет, друг.
Акт третий
Эта памятная беседа происходила в доме Юцера после отъезда Любови. Разрешение на поездку домой, связанную с необходимостью передать на хранение Гецу, попечителю Любови на время судебных и лечебных дел отца, кое-какие ценности, дала Слава. Конвой стоял на кухне, где для этой цели нашлись и выпивка, и закуска. А Гец и Юцер расположились в гостиной, отделенной от кухни столовой и коридором. Даже если бы милиционеры не закусывали и не выпивали на кухне, звуки из гостиной до них бы не донеслись. И все-таки Гец и Юцер разговаривали полушепотом. А Гец, сидевший в кожаном кресле Юцера за его столом, во время разговора не спускал глаз с полуприкрытой двери в коридор.
ЮЦЕР (бродит взглядом по стенам, мебели, картинам на стенах). Не надо было сюда приезжать. Разоренное гнездо — страшная штука.
ГЕЦ. Скоро ты сюда вернешься навсегда. Я в этом уверен. Вот только…
ЮЦЕР. Что еще? Что еще должно со мной приключиться?
