Петр, несколько раз соскользнув с лакированной поверхности женской туфли, все-таки зацепился за сеточку чулок и начал карабкаться.
Город трясло, но Петр его спас, с размаху ударив головой в набухший клитор. Затем пришмякнул с обеих сторон ладонями.
Когда женщина стала кончать, все ошарашенно глазели на ее искаженное лицо, только друг Петра Порошкански забрался на упавшую в обморок пухлую дамочку и активно задергал маленькой задницей. Было смешно.
– Бежим, сейчас начнется море! – крикнул ему Петр.
– Ага, – ответил Порошкански, быстро натягивая трикошки.
Петр знал, когда женщины исходят розовым дождем. Пробегая мимо кафе, он прокричал одинокому турку:
– Жди жертв!
– Что, опять явилась Большая Женщина?!
– Ага, истосковалась по мужчине.
– Как море! – крикнул Порошкански.
Проснулся Петр с дурным предчувствием. Похоже, его родную Албанию ждут большие перемены. Каждый раз, когда Петру снилась Большая Женщина, что-нибудь да происходило.
Он подошел к окну и раздвинул шторы. Свинцовое солнце, как ракушка, забитая в илистое дно неба, пыталось спрятаться от грядущих потрясений.
Что ж, спрячемся и мы, решил Петр, но сначала предупредим друзей.
– Алло! Порошкански! Бери всех своих четырех жен и дуй в бункер.
– Что, что случилось?!
– Землетрясение, землетрясение обещали!
– Ну ты же знаешь, я не могу.
– Почему не можешь?
– Это конец. Всему конец! Я знаю, мне осталось жить несколько дней…
Связь прервали.
Петр надел спортивный костюм, сунул ноги в удобные сандалии, взял зубную щетку, мыло, завернул все это в полотенце и пошел в бункер.
Благо таких в Албании полно. Не успеешь шагнуть, как проваливаешься в это добро с головой. Каждому албанцу, по хитроумному плану Энвера Ходжи, полагалось по личному бетонному бомбоубежищу и мягкому батону. На случай ядерной ядреной атаки со стороны больших женщин и великих держав. Бомбометания малосольными огурцами и тухлыми помидорами. Чтобы албанцы выжили. И тогда уж Албания от моря до моря.
Хитроумный и дальновидный был мужик, думал Петр, направляясь в бункер, в смысле видный издалека. Поссорился со Сталиным. Стал ориентироваться на маоистский Китай. Потому что Китай не женщина, а черт знает что и черт знает где.
По пути Петр увидел несколько телевизионных камер. Снимали митинг обманутых вкладчиков. Было и русское телевидение.
– Вы из России? – спросил Петр у девушки с микрофоном.
– Да.
– Как здорово!
– Нам тоже очень приятно. Нечасто встретишь человека, так хорошо говорящего по-русски.
– Я пять лет учился в Советском Союзе, в военной академии. Был офицером албанской армии.
– Как вы относитесь к происходящему? – спросила блондинка.
– Хотите, я вам лучше спою по-русски?
– Да, но…
– Е-если б знали вы, как мне дороги-и подмосковные ве-че-ра-а…
Петр увидел, как несколько камер переключились на него.
– А теперь я скажу несколько слов о больших сборищах на улицах. Албанию это ни к чему хорошему не приведет. Я знаю, Россия большая страна, а Албания маленькая и ничтожная. Я знаю, вы нас очень не любите. И вы как великая держава имеете полное право нас ненавидеть. Но если финансовый кризис накроет нас, то он накроет еще полмира.
– Вы это о чем?
– А для тех, кто верит в предзнаменования, скажу больше: у меня плохие предчувствия. Через час-другой разразится страшная буря, и поэтому я направляюсь в бункер.
Тут Петр отвернулся от камер и, шлепая по мостовой сандалиями, направился по своим делам.
В бункере, построенном еще во времена Энвера Ходжи, народа набилось тьма и еще маленький пучок. Все – мужчины, дети, женщины – валялись на лежаках вповалку. Сверху приходили неутешительные новости о том, как обманутые вкладчики штурмуют национальный банк. Кто-то слушал радио, а молодая парочка слева от Петра, прикрывшись одеялом, занималась любовью. Женско-миссионерская позиция номер сто девятнадцать.
Но Петр думал о своем друге Порошкански.
Почему он так боится показывать своих четырех жен миру? Может быть, он их не удовлетворяет?
Однажды во время очередной утренней пробежки Давид Порошкански спросил его:
– Петр, ты зачем бегаешь?
– Чтобы поддержать форму.
– А мне доктор прописал, сказал, что потенция увеличивается, – неожиданно признался Порошкански.
