Впереди был большой, метра в четыре шириной, арык. Мутная вода бойко бежала по руслу, облизывая глинистые берега. Он устало опустился на землю, скинул оружие, подполз к берегу и сунул голову в воду, затем приподнялся на руках, несколько раз фыркнул и снова опустил голову в поток. Откатился в сторону и лег, раскинув руки. Он пробежал километра три, а может, и пять — “хэбэ” прилипло к ногам и спине. Прикинул, что дорога на Кабул должна быть слева, ближе к горной гряде, и что ему придется пересечь арык, встал на четвереньки — слишком резко — перед глазами поплыли темные круги и деревья пьяно закачались перед глазами. “Дневальные на ужин схавали снарядный ящик винограда, теперь только успевай штаны снимай!” — злорадно подумал он прежде, чем головокружение прошло, подтянул к себе автоматы и решительно встал. Сам-то он винограда не ел, зная, что ночью идти. Будет еще в его жизни виноград! Автоматы звонко ударились друг о друга. Он поднял все три над головой и стал осторожно спускаться в арык. Склон оказался скользким, но он смог устоять на ногах и побрел в потоке, чувствуя, как ботинки увязают не то в глине, не то в иле, а течение клонит тело, как тростинку, пытаясь положить на воду. Посреди потока он все-таки не устоял и нырнул с головой, обмакнув и оружие. Его АКС выскользнул из рук, он попытался ухватить его за ствол, но автомат холодной рыбой ушел на дно. Вскинул руки, выбросил два оставшихся автомата на берег, снова выматерил себя за то, что не догадался сразу перебросить оружие, зажмурился и присел, стараясь нащупать на дне свой АКС. Как только оказался под водой, его ноги тут же оторвало ото дна — посредине арыка течение было сильнее, чем у берегов, — подхватило, понесло, он торопливо вынырнул, снова оперся ногами о дно и понял, что автомат ему не найти. Эта мысль так испугала его, что он почувствовал холод в груди и неприятное чувство тошноты. Снова нырнул, на этот раз пытаясь зацепиться руками за дно, — не тут-то было — его волокло и крутило как щепку. Течение оттащило его метров на двадцать от того места, где он выкинул оставшиеся автоматы, и он испугался, как бы кто не нашел его оружие, пока он тут барахтается.
За кронами деревьев уже светились бледно-розовые пальцы зари, и первые утренние птицы смело пробовали свои голоса, которые были слышны даже под водой. Он торопливо дошел до берега, вскарабкался наверх, с головы до ног вымазавшись в глине, бросился к оружию, не вылив воды из ботинок. Слава богу, автоматы были на месте. Он устало опустился на траву, снял ботинки. Вылил воду, затем разделся догола, тщательно отжал “хэбэ”, трусы, панаму. Вспомнил о двух чинариках “Столичных”, которые были заначены за подкладкой панамы, но сигареты, конечно, превратились в кашу. Он подошел к арыку и стал полоскать панаму, вымывая размокшие табачные крошки. Оделся. Одежда неприятно холодила тело, но он знал, что через час, когда солнце встанет, ему сделается жарко; “хэбэ” мгновенно высохнет, точно так же, как земля, трава, деревья и камни, — вся вода уйдет, и останутся только песок, ветер и зной, от которых никуда нельзя будет скрыться.
Один из оставшихся автоматов принадлежал Чуче. Чуча выцарапывал на металлическом прикладе насечки о якобы убитых им душманах. На самом деле насечки эти были для понта, для несмышленых чижиков, чтоб уважали и боялись. По жизни Чуча был трусом. Однажды он видел его в рейде: рота начала спускаться с хребта, когда с горы напротив заработал пулемет. Все, конечно, запрыгали, как зайцы, ища укрытия за камнями с другой стороны склона. Он залег за скальным выступом, передернул затвор, прицелился и дал короткую очередь по горе. Сбоку мелькнуло что-то большое, мешковатое, в маскхалате. Вниз со стуком посыпались камни. Он оглянулся и увидел Чучу, который на животе съезжал по склону, пытаясь за что-нибудь уцепиться. В глазах Чучи был животный страх. Наконец ему удалось ухватиться за колючий кустарник, он поднялся и на дрожащих ногах стал карабкаться вверх, не замечая ни оцарапанного в кровь живота, ни разодранного маскхалата. Вскарабкался, залег рядом, прошептал торопливо и нервно, оправдываясь за свой страх: “Одна, сука, над ухом прошла в миллиметре, а две над башкой! Если б я не это… Склон крутой! Как не задело, а? Я их, пидоров, сделаю!” — и одной очередью выпустил весь рожок — на кого Бог пошлет.
