— Я таких людей не знаю. И уж ты-то, конечно, не из их числа.
— Но такое бывает, Джина. — Рина закрыла глаза и поморщилась, потому что щека опять запульсировала болью. — Если бы я расследовала такое дело, я бы первым долгом заподозрила разозленную бывшую подружку, которая знает, как поджигать автомобили.
— Ну, допустим. Но, проведя тщательную проверку, ты бы вычеркнула ее из списка подозреваемых. И не только потому, что она в жизни пальцем никого не тронула и никогда бы не использовала огонь, чтобы поквитаться даже с самым последним мерзавцем, который ничего другого не заслуживает. Тебе пришлось бы ее вычеркнуть, потому что она провела ночь в своей квартире, поедая мороженое со своей лучшей подругой.
— Я бы для начала спросила себя: а уж не покрывает ли ее лучшая подруга? К счастью, в ее пользу свидетельствует ветеран пожарного дела, который знает, что его жена откликнулась на сигнал SOS и поехала поддержать подругу. Очко в мою пользу. Да еще тот факт, что Люк солгал вот об этом. — Рина осторожно коснулась пальцем щеки. — Пропущенный мяч с его стороны. Никто, взглянув на фингал, не подумает, что это вышло случайно. Я все задокументировала и, слава богу, позвонила тебе, а ты меня не послушала и приехала.
— Стив тоже на этом настоял. Он бы и сам приехал, но я подумала, что в такую минуту ты не захочешь видеть парня.
— Ты была права. — Волнение у нее в желудке улеглось, пока она обдумывала ситуацию, изучала в уме факты, как если бы речь шла о постороннем деле. — Мой послужной список чист, и он таким и останется. — Рина потянулась за тональным кремом, чтобы замаскировать синяк, но передумала: ну его к черту! — Мне надо спуститься вниз, сказать родителям. Они все равно узнают из новостей. Пусть уж лучше услышат сначала от меня.
— Я пойду с тобой.
— Тебе надо домой. Тебе же на работу.
— Позвоню, скажусь больной.
— Не надо. — Рина подошла и поцеловала Джину в щеку. — Спасибо, подружка.
— Мне Люк никогда не нравился. Знаю, ты скажешь, что это я сейчас стала такая умная. — Джина воинственно вздернула подбородок, в ее глазах сверкнул боевой огонек. — И тем не менее это правда. Он мне никогда не нравился, хотя на вид он красавец. Стоило ему открыть рот, как оттуда раздавалось: «Я, я, я». И он на всех смотрел свысока.
— Что я могу сказать? Ты права на все сто. Он мне нравился, потому что на него приятно было смотреть, он был хорош в постели, и с ним я чувствовала себя женщиной. — Рина пожала плечами. — Я вела себя глупо. Не задумывалась о последствиях.
— О чем это ты? Он что, мозги тебе промыл?
— Может быть. Я это переживу. — Рина со вздохом изучила свое отражение в зеркале. По щеке разливался синяк, он разрастался на глазах. — Ну, теперь мне предстоит выдержать сцену с родителями. То-то будет весело.
Бьянка взбивала яйца в миске с ожесточением чемпиона-тяжеловеса, выколачивающего дурь из конкурента, который осмелился покуситься на его титул.
— Почему он не в тюрьме? — спросила она. — Нет, почему он не в больнице? В тюремной больнице! А ты! — Она яростно взмахнула вилкой, указывая на Рину, и за вилкой потянулась вожжа яичной пены. — Ты не пришла и не сказала отцу, чтобы он сам отправил подонка в больницу еще до ареста!
— Мама, я сама с этим разобралась.
— Ты с этим разобралась. — Бьянка вернулась к яйцам, хотя они были уже в нокдауне. — Ты с этим разобралась! Ну, так позволь мне кое-что тебе сообщить, Катарина. Сколько бы тебе ни было лет, есть вещи, с которыми должен разбираться твой отец.
— Вряд ли папа помчался бы вслед за Люком, чтобы растереть его в пыль. Он…
— Ты ошибаешься, — тихо сказал Гиб.
Гиб стоял, привалившись к стене, и смотрел в окно.
— Папа! — Рина не могла вообразить своего кроткого отца в погоне за Люком или в кулачной драке с ним. А потом она вспомнила, как он много лет назад стоял лицом к лицу с мистером Пасторелли. — Ладно. — Она прижала пальцы к вискам. — Ладно, допустим. Но, несмотря на честь семьи, я бы не хотела, чтобы папу арестовали за оскорбление действием.
— А как насчет этого ублюдка? Его ты тоже не хочешь арестовать за оскорбление действием? — огрызнулась Бьянка. — Уж больно ты мягкосердечна для копа.
