Первым для дачи показаний вызвали Л. М. Галлера. Спокойно, деловито он объяснил суду мотивы передачи бывшим союзникам торпеды и документации по артиллерии, подчеркнул, что сделано это было с его согласия и одобрения. Повторяя показания, данные во время следствия, и дополнительные объяснения, четко сказал, что имел возможность информировать о «неправильности» передачи, но «этого не сделал», «допустил политические ошибки» и «неправильные действия». Не убедился в наличии разрешения, не использовал «всех возможностей для того, чтобы доложить кому следовало о целесообразности или нецелесообразности той или иной передачи, не докладывал о своих опасениях, если таковые были…»[313]
Однако кое-кому из состава суда этих признаний было мало. Абанькин в довольно путаном выступлении попытался доказать, что Галлер недооценивает такого великолепного оружия, как торпеда «45–36 ABA», а Харламов обвинил в раскрытии перед «заграницей» системы нашего оружия. Лев Михайлович хотел было напомнить, что все это еще в ходе войны оказалось у немцев, секретность была утрачена. Но задал вопрос Голиков. Голос его был пронзителен, временами он странно дергал выбритой до блеска головой. Как сквозь туман донеслось до Льва Михайловича: «Адмирал Галлер, вы признаете, что передали авиационную торпеду и чертежи артиллерийского вооружения без разрешения Советского правительства?» «Нет, этого я не могу признать!» — ответил Лев Михайлович[314].
«Господи, — думал он, — неужели военного человека, прослужившего в офицерских и адмиральских чинах сорок с лишним лет, с дисциплиной, вошедшей в плоть и кровь, можно заподозрить в свершении такого! Конечно, окончательное разрешение давал нарком Кузнецов. Но я не скажу об этом. Потому что Николай Герасимович лишен возможности сослаться на разрешение Сталина…»
Вслед за Голиковым серию вопросов с приправой из политической демагогии задал Кулаков, вновь пытаясь добиться от Льва Михайловича признания исключительных достоинств переданной торпеды, непреходящей ценности оказавшейся у англичан документации по артиллерии. Но Лев Михайлович лишь повторил свои показания: да, ущерб передачей нанесен. И сказал еще об одном, о чем решил довести до сведения суда еще накануне. Сказал о Н. И. Шибаеве… По вопросам следователя Галлер понял: на начальника МТУ следствие обозлено (и, наверное, не только следствие). Не дает нужных показаний против обвиняемых! Значит, нужно его спасать, выводить как-то из-под удара. И Лев Михайлович заявил: «Я должен доложить, что… имеется доклад бывшего начальника МТУ контр-адмирала Шибаева, в котором он дает высокую оценку этого оружия. Таким образом, получается несоответствие между моим заключением и мнением начальника МТУ…» [315] Сказано понятно: Шибаев не виноват в передаче торпеды — он ее ценил, а я, Галлер, принял решение вопреки.
Наверное, это заявление Галлера помогло Шибаеву, но когда начался допрос свидетелей, от «атак» не избавило. Первым Шибаеву задал вопрос Голиков: «Можете ли привести случаи, когда адмирал Галлер принуждал вас дать информацию англичанам и американцам?» «Нет, не могу»[316], — ответил Шибаев и стоял на своем, несмотря на грубый нажим со стороны Голикова и Харламова. Не удалось суду добиться от него показаний против Галлера…
Н. И. Шибаев любил и глубоко уважал Льва Михайловича. Адмирал Л. А. Владимирский рассказывал, что и через годы у этого сурового, совсем не сентиментального человека выступали на глазах слезы, когда он вспоминал Галлера и «Шемякин суд» (так определил его Н. И. Шибаев). Он же назвал «цепным псом» другого свидетеля — В. И. Алферова, жаждавшего, в первую очередь, крови Н. Г. Кузнецова. Алферовым, похоже, не были забыты процессы 1937–1938 годов, и он делал все, что мог, пытаясь соединить, связать январь 1948 года с тем ужасным прошлым (будто бы прошлым, как вскоре выяснилось…). «Противодействие в создании мощной советской торпедостроительной промышленности осуществляли такие матерые враги советского народа, как Пятаков, Павлуновский и Орлов…» — говорил он, с удовольствием вспоминая, как удалось «раздавить этих гадов». Алферов заявил, обращаясь к Кузнецову: «…хотели вы то, что хотела американская и английская разведки»
