С середины мая флот базировался на Лужскую губу, отрабатывал стоянку на незащищенном рейде. Отсюда корабли выходили на стрельбы и маневрирование, отсюда флот в сильном тумане совершил в конце июня поход до устья Финского залива. Затем были два похода в июле: первый до Гогланда, второй до меридиана Дагерорта — маяка на эстонском острове Хийумаа. В походах эскадра отрабатывала эволюции и двухстороннее маневрирование. Галлер с полным основанием доложил наморси Векману, что линкор «Марат» и бригада эсминцев Г. Г. Виноградского, образованная с начала июля из отдельного дивизиона, готовы к действиям в открытом море. Его вывод подтвердило первое после мировой и гражданской войн четырехдневное плавание «Марата» и эсминцев в Южную Балтику в начале сентября — к берегам Польши. Несмотря на штормовую волну, основательно трепавшую эсминцы Виноградского, график похода был выдержан точно. Выполнили свою задачу и подводные лодки Зубарева, развернутые в Балтике. Они своевременно обнаружили отряд и вышли в учебные атаки на корабли. А еще через месяц свою боевую готовность флот продемонстрировал на маневрах, начавшихся 3 октября 1924 года. В них принимала участие и вступившая в строй «Парижская коммуна». «Красные» — линкоры, эсминцы и канлодки, подводные лодки, минные заградители и тральщики вели активные действия против «синего» флота в море, обороняли сескарскую позицию и подступы к Кронштадту и Ленинграду. Эсминцы «Энгельс» и «Урицкий» выпустили по шесть торпед, не потеряв ни одной. Виноградский атаковал линкоры дивизионом своих эсминцев, атаковали надводные корабли подлодки-«барсы» № 4 («Красноармеец»), № 5 («Комиссар»), № 8 («Краснофлотец») и № 9 («Рабочий»). С минных заградителей высаживали в Лужской губе десант — армейский полк…
Маневры, по оценке Панцержанского и Зофа, прошли успешно, удался и смотр флота на Большом Кронштадтском рейде. Но Галлер, как всегда, больше вел счет недостаткам: минный заградитель «9 января» чуть не столкнулся с подлодкой «Рабочий», подлодка «Красноармеец» не смогла быстро погрузиться и была «уничтожена» крейсером «синих»; по вине радистов дозорного эсминца «Троцкий» (с 1928 года — «Войков») не прошло радио об обнаружении линкоров «противника»… Обо всем этом он строго и доказательно говорил на разборе после маневров. Потом, в салоне с глазу на глаз, Векман сказал ему как бы шутя: «Напрасно, Лев Михайлович, все грехи наши выдаете при начальстве. Потом бы разобрались…» Галлер лишь упрямо склонил голову: «Простите, Александр Карлович, иначе не умею…» Он и в самом деле не умел служить как бы в двух измерениях, оставляя за некой чертой то, что может не понравиться начальству. Понимал, что это отнюдь не облегчает жизнь, но поделать с собой ничего не мог.
Поход красной эскадры в Южную Балтику политические деятели и буржуазная пресса Европы восприняли чуть ли не панически. Газеты в Польше, Германии и Швеции писали о «красной опасности» с моря, о том, что эскадре Векмана и Галлера на Балтике никто не может противостоять. Читать об этом Галлеру было приятно, но он все же завидовал Н. А. Болотову, водившему «Аврору» и «Комсомолец» вокруг Скандинавии. Как бы он хотел ощутить океанский простор, вдохнуть его соленый воздух! Но разве может начштаба позволить себе такое путешествие. Дела, дела… Приближалась зима, под руководством Галлера штаб отрабатывал план зимней обороны Котлина и фортов. Артиллерия береговой обороны и кораблей, распределенная по ответственным секторам, остановит противника, если тот попытается взять штурмом твердыню Красного Флота. За зиму надо было подготовить флот к предстоящей кампании, двинуть вперед ремонт и достройку кораблей.
В общем, дел у начштаба с окончанием одного учебного года и началом следующего стало еще больше. Но Льва Михайловича это только радовало. Флот, работа на его благо были содержанием его жизни. Здесь сознательно не употребляется обычное прилагательное — «основным». Галлер принадлежал флоту весь, без остатка. Он по-прежнему редко бывал в Ленинграде, не больше одного-двух дней в месяц. Да и визиты эти были непродолжительны: поговорит с сестрами, пройдет по лавкам букинистов на Литейном — его знали и оставляли интересную морскую книгу. Зимой ходил с сестрами в филармонию или в театр. А потом, к ночи, вернувшись в Кронштадт на борт штабного корабля, в тишину раз и навсегда установленный порядок своей каюты, просматривал газеты и журналы, раскрывал новые книги.
