Конрад, который наверняка вместе с братьями подслушивал за дверью, вспоминает, что, когда отец вернулся в дом, проводив доктора, «лицо его было бледным как смерть». Семья, как обычно, собралась для вечерней трапезы, была прочитана обычная молитва; под конец ужина Иоганн-Конрад призвал всех помолиться еще «за нашу маленькую Элизабет». Все опустились на колени. Отец начал: «Боже милостивый, возьми же к себе этого младенца. Избавь его от жестокой участи — жить в земном мире лишенным разума человеческого. Яви, Господи, милость свою!» Дети повторяли за ним, не особенно вдумываясь в смысл его слов, и только Елена вдруг поняла, за что молится ее супруг: не за здравие, а за упокой их еще живой дочери. Для матери это было слишком — она разразилась рыданиями, выбежала из комнаты, заперлась в спальне и проплакала там всю ночь и весь следующий день. Еще через день девочка умерла. Елена отказалась идти на кладбище и вообще как будто окаменела.
Можно только догадываться, как эта трагедия повлияла на отношения между супругами. Детей, во всяком случае, больше не было. Дело было даже не в смерти ребенка; наверняка не меньшей травмой для женщины был тот бесчеловечный рационализм мужа, который он пытался навязать и ей. Что касается ее третьего сына, будущего великого политика, то, но его собственному признанию, реакция матери оказалась для него совершенно непонятной. Пожалуй, единственное, что он тогда усвоил, — это значение слов «да исполнится воля Твоя» из «Отче наш». Урок полезный, но недостаточный, чтобы проникнуться переживаниями женщины и посочувствовать им. Семья вскоре переехала: очевидно, слишком многое в старом доме напоминало о несчастье; Конрад был недоволен: он лишился своих грядок.
Что происходило в это время за пределами семейного круга четы Аденауэров? Город, в котором они жили, быстро менялся. Первое время после 1815 года, когда Рейнская провинция оказалась в составе прусского королевства, эти изменения сводились главным образом к тому, что на площадях появлялись все новые и новые конные статуи прусских монархов — сначала Фридрих Вильгельм III, потом Фридрих Вильгельм IV… Эти «шедевры» скульптуры стали предметом постоянных шуток, которые во время традиционных кёльнских карнавалов превращались в настоящий поток антипрусской сатиры. Власти предпочитали не реагировать, к тому же, по новому городскому уложению 1856 года, жители Кёльна получили право сами избирать городской совет, члены которого, в свою очередь, могли избирать бургомистра; роль короля свелась к формальному утверждению решений совета. Бургомистр стал, по существу, полновластным хозяином в городе: верфи и порты, строительные площадки и школы, здравоохранение и культура — все сосредоточилось в его руках.
Плоды этой новой системы власти — с одной стороны, практически независимый от центра бургомистр, с другой — текущие из центра субсидии — со всей силой проявились после провозглашения Германской империи в 1871 году. Апогеем строительного бума стало открытие Кёльнского собора, строительство которого началось еще в раннем средневековье, в XV веке было прервано и возобновлено в 1842 году. В октябре 1880 года семейство Аденауэров стало свидетелем одной из самых пышных церемоний в истории Кёльна: на освящение собора прибыл сам кайзер. Улицы были заполнены восторженными толпами, бурно приветствовавшими своего монарха, который не преминул охарактеризовать все происходящее как новое подтверждение единства и мощи империи. Наверняка это театрализованное представление прочно запечатлелось в памяти четырехлетнего Конрада Аденауэра.
Кёльн обогатился не только новым собором. В начале 80-х годов вокруг города было построено оборонительное кольцо из двенадцати крупных фортов, соединенных валами и траншеями. В самом городе размещен 12-тысячный воинский гарнизон. Мотив «Вахты на Рейне» стал обычным для города. Улицы его были полны людьми в мундирах.
И еще одно новшество: в Кёльн пришел железнодорожный век. У подножия собора возник огромный вокзал, поезда с которого шли по всем направлениям: через Рейн, по вновь построенному мосту Гогенцоллернов, на восток, в далекий незнакомый Берлин, вверх по Рейну — в Бонн и Кобленц, вниз по течению, в Дюссельдорф и к промышленным центрам Рура…
