Винище жрали мы и каждая бутыль
Весенних чувств моих не миновала брыл.
Невидимые за стигическим порогом
Мы шли за Делией к Эребовым отрогам,
Ты чушь несла, жена, крутя веретено,
Пряла и как могла бодяжила вино;
Где Приапеи край и острова святые
Глядишь, сокочут ли развратницы младые,
Там улиц майских лен летел заподлицо
И Коцита дуга смотрела мне в лицо;
Мне виден зоркий мир и я готов стараться,
Уж Маша в шлепанцах летит! власы струятся
По воздуху, в дверях задумчивый супруг
Вкушает отходной оторванный досуг
И зацветает лавр и киннамона лозы,
У Флегетона мирт, на Ахеронте розы…
Теперь все кончено. Я сам уже причтен
К незримым сущностям, косарь, Наполеон,
Я по понятию живу, я существую
Онтологически, ансельмово паную,
Несуществую я, и с этого вполне
Богов отсутствие доступно стало мне,
Как Эпикура тень, живу и привечаю
Жизнь незаметну — я и сам не замечаю,
Харон мой друг, его шумит таксомотор,
Трамвай в Элизиум уносится, востер,
А я не борозжу небесны пропилеи
Поскольку Делия внимает Лорелее.
Что было горевать? К чему трагедий чин?
Пропащие миры? Сомнительный зачин
Расколотых сердец, несчастных мифологий,
Которыми, увы, не скрасишь эпилога?
Остался я один, среди других светил
Мерцает заодно бабахнувший тротил;
Зевс Всевластитель! что мы сделали из жизни…
Несутся в воздухе крылаты организмы
Как жмуриков привет; что было горевать?
На кой? Я так хочу всю жизнь переиграть
Вписав под тяжкими пустыми небесами
Тебя и Делию, фонтан вазисубани
Неиссякающий, раскола избежать,
Потягивать мерло и жребии бросать.
Они нас предали, кудлаты серафимы,
Мир поломался и несчастья неделимы.
