— И стали преступником, вовлекшим уже не десятки, а сотни и тысячи детей с Окраины в тенета тех самых закрытых корпоративных школ, — не удержался от реплики адмирал.
Найджел презрительно отвернулся.
— Прошло полвека. Дети, внуки кибрайкеров и мнемоников с Окраины, подготовленных в тех самых школах сейчас служат не только во флоте, они стали незаменимыми специалистами в любом уголке Обитаемой Галактики. Их статус официально закреплен, мнемоники признаны обществом, которое уже не видит в избыточной имплантации ничего дурного, потому что без участия мнемоников сейчас невозможен ни один прогрессивный проект в области космических исследований, освоения новых миров, разведки Вертикалей гиперсферы. Вы, адмирал, не жили в диких условиях той Окраины, где вырос я. Вы, вероятно, никогда не голодали. Вас не пытались убить и унизить сотнями способов. Но вы и не шагнули вперед. Благополучие и чрезмерная осторожность, регрессивный консерватизм — вот что способно сейчас погубить цивилизацию.
Адмирал насупился.
— Вы занимались работорговлей, Гревс. Имплантировали детей, обучали, воспитывали их, а затем продавали корпорациям.
— Таковы были реалии Окраины, — скупо ответил Найджел. — Правила игры, установленные задолго до моего рождения, никто не отменял. Колониальная администрация Аллора, купленная с потрохами, являлась сборищем марионеток, полностью подчиненных интересам корпораций. Новое поколение людей, действительно, формировалось в страшных корчах, и я стоял у истоков… Но после разгрома подпольной сети корпоративных школ Конфедерация в лице небольшой группы здравомыслящих людей не отменила революционных и прогрессивных достижений, без которых современный мир уже невозможно помыслить.
Штейхель недовольно покосился в окно.
Флайкары уже преодолели участок горного серпантина и въехали на небольшое плато.
Зачем мы здесь? Не ловушка ли это?
— Адмирал, я бы хотел говорить по существу. Вы можете относиться ко мне как угодно. Но с вашей стороны было бы глупо не выслушать первого боевого мнемоника. За девяносто пять лет я пережил и узнал столько, что мой опыт заслуживает внимания.
— Вы так и не ответили на заданные вопросы, Найджел, — напомнил Ульрих. Он не верил в искренность Гревса и никак не мог взять в толк, ради каких целей тот раскрыл полувековое инкогнито?
— Спрашиваете себя, отчего я вдруг решил выступить под своим настоящим именем? Почему не прислал посредника? Пытаетесь угадать, какие требования я выдвину? Вычисляете размер мзды, которую я возьму за сохранение секретной информации в тайне? Не утруждайтесь, адмирал. Я здесь с единственной целью — оказать посильную помощь флоту. Я вижу огромную опасность, грозящую не только мне лично, и пытаюсь если не предотвратить последствия возникшей ситуации, то хотя бы предупредить, проинформировать о тех угрозах, что кажутся сейчас неочевидными. Вот ответ на вопрос, почему я вышел из тени. Мое имя стало гарантом нашей встречи. Что касается способа получения данных, он прост, по крайней мере — для меня. Последние десять лет я посвятил изучению логров. Предлагаю пройтись, размять ноги. Здесь немного ветрено, но дышится на удивление легко.
* * *
Флайкары остались стоять на небольшой площадке, Найджел и Ульрих неторопливо, будто старые добрые знакомые, направились вглубь каменистого плато. Из трещин горной породы пробивалась растительность, кое-где виднелись небольшие деревца, пучками рос кустарник.
— После разгрома сети корпоративных школ Окраины и зачистки сектора от кибрайкеров, многие избыточно имплантированные покинули опасный регион космоса, рассеявшись среди Обитаемых Миров. Юридически находясь вне закона, они были вынуждены скрываться, справедливо опасаясь репрессий как со стороны сил Конфедеративного Содружества, так и со стороны своих бывших работодателей — корпораций Окраины, чьи тайны хранит память любого мнемоника или кибрайкера. Со временем часть беглецов легализовалась, особенно после выхода закона «О допустимом уровне избыточного имплантирования», но далеко не все решились на подобный шаг, продолжая жизнь изгоев. Молодым было легче, нам же, представителям первого поколения, уповать на амнистию было глупо.
