— Не может быть, — говорю и вежливо делаю круглые глаза. — Какой кошмар. И что же ты?
— Должна убить колдунью и забрать её чёрный талисман, — вещает торжественно. — А чтобы колдуны не могли следить за нашим народом, я должна разбить их волшебное зеркало.
Ничего я на это не сказал. Я много видал идиотизма на свете. Но не этому чета. Этот — редкость.
А звали её Ада.
Я с ней потом долго препирался, чтобы она разрешила мне себя проводить.
На мой взгляд, в этом для нас обоих был резон: я вместе с ней, раз уж она знает дорогу, попаду без хлопот в нужное место, а она заимеет хорошо вооружённого спутника, не обременённого предрассудками. Но это на мой взгляд — на дилетантский. У Ады были другие резоны. Она вбила себе в голову, что я рвусь её защищать — ну странствующий рыцарь и прекрасная дама! Она себе льстила. Ей даже, по-моему, казалось, что я — абсолютный такой болван — влюбился в неё с первого взгляда. Подобные вещи она считала жутко унизительными, они не подходили ей ни с какой стороны. Мне всё время давали понять, что я не на ту напал, что всякие сексуальные подходцы её оскорбляют, а защищать её я не имею никакого морального права. Она, мол, такой же рыцарь, как и я, только лучше.
Еле-еле убедил.
Поклялся страшной клятвой руку и сердце не предлагать и вообще — не приставать с гнусностями, а в бою не мешать, не лезть, пока не попросят. Одним словом, вести себя прилично.
Потом мы ехали по степи, она верхом, я — на авиетке над самой землёй, с лошадиной скоростью. Молчали. Не было у нас общих тем для разговора. Она, по всему видать, обдумывала план боевых действий, а я вспоминал девочек из Поющего Леса — и аж слёзы на глаза наворачивались.
Так, помаленьку, мы и продвигались весь день. Только раз притормозили перекусить. У Ады были сухари, но я ей дал попробовать кое-какой консерв, и ужасно ей понравилось, особенно шоколад.
— Это что, — спрашивает, — еда колдунов?
— Угу, — говорю. — Трофеи.
Долго ли, коротко ли, как в сказках говорится, мы так ехали, но в конце концов, как и полагается, наступил вечер. На Мангре сутки малость длиннее мейнских.
Закат тут классно оборудуют: цветов на небе появилась целая куча, все разные и симпатично смешаны. А облака снизу как прожектором подсвечены — дорогая декорация. Весь горизонт просматривается, простор, красотища — аж сердце щемит. А Ада говорит:
— Как бы завтра дождя не было.
Уже совсем стемнело и вызвездило, когда подъехали мы с ней к странному месту. Из степи скала торчит, как клык. В скале дыра, вроде пещеры. Около пещеры — следы кострищ и палки в землю вбиты, я так понял, чтобы лошадей привязывать.
— Это у вас постоялый двор? — спрашиваю.
Смеётся.
— Вроде.
Поставил я авиетку рядом с входом в эту пещеру, и пока Ада лошадей привязывала, внутрь заглянул. Ну что сказать? Опять же выгоревшее место посередине, а вокруг охапки сена лежат — кто-то спал и оставил. Номер люкс.
Нет уж, думаю, увольте, я тут спать не буду, лучше застрелиться. Во-первых, наверняка собачий холод, а я люблю тепло. Во-вторых, спал тут чёрт знает кто, и потом — букашки всякие ползают, микробы… Ну их! Поэтому я в авиетке сиденья раскинул и устроил себе спальню по своему избалованному вкусу. А перед тем, как лечь, зашёл к Аде в гости. Из пещеры воняло со страшной силой — это она там себе ужин готовила.
У неё там с собой оказался серьёзный припас: в сумке, что к седлу приторочена, пара ободранных ног какой-то мерзкой… в смысле, местной зверюги, уже, понятно, давно дохлой. И Ада, признанный кулинарный гений, господин шеф-повар, подпаливала эту гадость на костре, отчего распространялся по всей округе жуткий букет тухлятины и горелого. А от меня этикет и святые традиции требовали посидеть рядом и понюхать.
Я очень старался сделать вежливую мину. Но Ада, женщина умная, сообразила, что её стряпня меня не вдохновляет. Это её задело.
— Ты что ж, — говорит, — вообще мяса не ешь?
— Да как тебе сказать, — говорю. — Вообще-то ем, но сейчас настроение не то совсем… Хочешь орешков в сахаре?
— Да ну, — говорит. — Вкусно, конечно, но разве это еда для воина?
— Подумаешь, — говорю. — Не хочешь козявку — ходи голодная.
