— Я не могу в это поверить, — сказал я. — Я объясню ей, что все это — ошибка, что…
И тут женщина встала из-за стола, очень агрессивно прошагала к двери, открыла ее и заорала на меня, не выходя наружу:
— Забирай свое проклятое барахло отсюда немедленно и больше не возвращайся, если у тебя подмышкой не будет книги!
— Это ошибка, — сказал я.
— Да, — ответила она. — И эта ошибка — ты сам. Прощай, урод!
Она повернулась, и дверь закрылась сама, точно выполнила ее приказ.
Я стоял, как жена Лота в не самый удачный для нее день.
Вайда хохотала, как ненормальная, Фостер — тоже. Они танцевали вокруг меня на тротуаре.
— Это, должно быть, ошибка, — возопил я в пустоту.
— Ты слышал, что дама сказала, — сказал Фостер. — Черт! Черт! Черт! как я рад, что выбрался из этих пещер. Я уже думал, что подхвачу там туберкулез.
— Ох, миленький, — сказала Вайда, прекратив танцевать и обнимая меня, а Фостер тем временем начал грузить наши пожитки в фургон. — Тебя только что уволили. Теперь ты начнешь жить, как нормальный человек.
— Я не могу поверить, — вздохнул я. После чего они погрузили в фургон и меня.
— Ну, что будем делать? — спросил Фостер.
— Поехали ко мне, — сказала Вайда. — Это всего через квартал отсюда, на Лайон-стрит.
— Я всегда могу спать в фургоне, — сказал Фостер.
— Не нужно, у меня на всех места хватит, — сказала Вайда.
Почему-то оказалось, что фургон ведет Вайда, а потом она остановилась перед большим домом под красной черепицей, окруженным древней чугунной оградой. Ограда выглядела довольно безобидно. Время сточило с нее свирепость, а Вайда жила в мансарде.
Квартира у нее была простой и славной. Там практически не было мебели, а стены выкрашены белым, и на них ничего не висело.
Мы сидели на полу, на толстом белом ковре, посередине которого стоял мраморный столик.
— Хотите выпить? — спросила Вайда. — Кажется, нам всем не помешает выпить.
Фостер улыбнулся.
Она сделала нам очень сухие водки-мартини в полных льда стаканах. Без вермута. Стаканы украшали спиральки лимонной кожуры. Они лежали там, как цветы на льду.
— Я поставлю какую-нибудь музыку, — сказала Вайда. — А потом начну готовить ужин.
Меня потрясло, что я потерял свою библиотеку, и удивило, что я снова оказался в настоящем доме. Чувства расходились во мне бортами, как корабли в ночном море.
— Черт, а какая водка хорошая! — сказал Фостер.
— Нет, милая, — сказал я. — Пожалуй, тебе лучше отдохнуть. Я сам что-нибудь приготовлю.
— Нет, — сказала Фостер. — Маленький завтрак лесоруба — вот что нам нужно. Жареная картошка с луком и яйцами — все жарится вместе, а сверху — галлон кетчупа. У тебя есть компоненты?
— Нету, — сказала Вайда. — Но на углу Калифорнии и Дивизадеро круглые сутки открыт магазин.
— Ладно, — сказал Фостер.
И влил себе в рот еще немного водки.
— Ах… У вас, ребятишки, деньги остались? Я без гроша.
Я дал Фостеру пару долларов, что оставались у меня, и он отправился в магазин.
Вайда поставила на проигрыватель пластинку. "Резиновую душу" "Битлз". Я никогда раньше не слышал "Битлз". Вот как долго я просидел в библиотеке.
— Послушай сначала вот эту, — сказала Вайда.
Мы тихо слушали пластинку.
— Кто это? — спросил я.
— Джон Леннон.
Вернулся Фостер с продуктами и начал готовить свой завтракужин. На всю мансарду запахло жареным луком.
Это было много месяцев назад.
Теперь же — последний день мая, и мы все живем в маленьком домике в Беркли. За домом у нас есть небольшой дворик. Вайда работает в топлесс-баре на Норт-Биче, и осенью у нее будут деньги вернуться в университет. Она еще раз попробует заняться английским. У Фостера есть подружка — студентка из Пакистана. Ей двадцать лет, и она пишет диплом по социологии.
Сейчас она в соседней комнате готовит плотный пакистанский ужин, а Фостер с банкой пива в руке на нее смотрит. Он работает по ночам в компании "Вифлеемская Сталь" в Сан-Франциско — ремонтирует авианосец, что стоит в сухом доке. Сегодня у Фостера выходной.
Вайда ушла по каким-то своим делам и скоро вернется. Сегодня вечером она тоже не работает. Я провел весь день за столиком напротив Спраул-Холла, откуда в 1964 году отправили в тюрьму сотни этих ребят, что выступали за Свободу Слова. Я собирал средства для фонда "Американское Навсегда Итд.".
