Все вытаращили глаза.
— В то же самое время, что и все электрические сети и даже независимые источники энергоснабжения.
Лица повернулись к министру обороны, генералу Уильямсону. Тот пояснил:
— В течение нескольких часов между компьютером президента и системами запуска ракет был прерван контакт. Доскональное техническое обследование, выполненное на следующий день, не позволило определить причину, равно как и причины, по которым отключились все электрические сети страны. Неизвестно также, почему все эти системы вновь самопроизвольно заработали без всякого технического вмешательства. Генерал Арминиус и генерал-лейтенант Хендрикс, сидящие рядом со мной, были этому свидетелями.
— По совету генерала Арминиуса я и решил вступить в контакт с… с Иисусом, — объявил Уэсли. — Мы имеем дело с некоей силой, наверняка сверхъестественной, но не менее реальной и способной полностью лишить нас средств обороны. Это, дамы и господа, должно остаться неизвестным остальному миру.
Присутствующие кивнули.
— Мы все слышали также речь того человека, который вступил с спор с Эммануилом Джозефом на равнине Ред-Буффало. Независимо от того, что с ним стало, его слова выражают чувства немалой части населения страны и даже наших избирателей. Многие и сейчас еще задаются вопросом, не является ли Эммануил Джозеф обманщиком или приспешником самого дьявола.
— И вот доказательство, — вмешался министр внутренних дел Лонгпеппер, — в президента стреляли боевики экстремистской группировки «Христианские солдаты», а члены другой организации, «Белые американские солдаты», выпустили «стингер» по президентскому вертолету. Это крайне правое крыло нашего электората.
— Крест, появившийся в небе, может быть, убедит их, — сказал президент. — Что же касается меня самого, то я глубоко убежден, что Эммануил Джозеф — точно Иисус. И я в этом не одинок.
Многие члены кабинета, и среди них вице-президент Лакет, удивленно воззрились на Уэсли. Подобное высказывание в устах президента было по меньшей мере неожиданным.
— Когда Эммануил Джозеф появился в Аппер-Сандаски и столкнулся с моим скептицизмом, равно как со скептицизмом Теда Лонгпеппера и Дика Деверса, он сам предложил представить доказательства.
Уэсли медлил, желая произвести театральный эффект.
— Из-за его спины появилась Дева Мария, — сказал он после долгой паузы.
— Дева Мария? — воскликнул Лакет.
— Моя жена и дворецкий тоже ее видели, — добавил Уэсли.
— И она сказала: «Всевышний послал его к вам, чтобы призвать вас к порядку. Он здесь по воле божественного милосердия. Выслушайте его, не уподобляйтесь тем, кто обвинил его в колдовстве. Чары вашего рассудка гораздо опаснее чар лукавого», — процитировал по памяти Лонгпеппер.
Дик Деверс кивнул.
Все знали Лонгпеппера: меньшее, что можно было о нем сказать, это то, что он не склонен к мистике.
— Тед, — спросил у него вице-президент, — вы хоть отдаете себе отчет, что вы — свидетель чуда?
— В последнее время мы были свидетелями многих чудес, — ответил Лонгпеппер.
Услышав такое признание, министры откинулись на спинки кресел.
— Я не желаю, чтобы появление Девы Марии в Аппер-Сандаски было разглашено, — опять взял слово Уэсли. — Не сразу, по крайней мере. Но я хотел посвятить вас в эту тайну, чтобы никто не заподозрил меня в том, будто я вступил в сговор с дьяволом или смалодушничал. Я не мог поступить иначе, я сделал это в интересах нации.
Это было торжественное заявление. За ним последовало другое:
— Я не хочу, чтобы Америка была уничтожена.
Фантастический характер недавних событий поблек.
На горизонте вновь замаячила ответственность.
— Теперь, — объявил Уэсли, — нас ждет трудная задача: мы должны осуществить требуемую реформу нашей политики.
Это было самое сложное.
