Обстоятельства складывались так, что Дебаю и не нужно было заботиться ни о мобилизационной подготовке, ни о военных заказах для института, ни о бронировании сотрудников от призыва в армию. Кто-то делал все это за него. Срабатывали нужные контакты, проводились переговоры с Обществом кайзера Вильгельма, командованием берлинского военного округа, Управлением армейского вооружения.
25 августа было принято решение о признании Физического института объектом I категории, который «должен продолжать свою деятельность в полном объеме и после объявления мобилизации». Письмо об этом пришло в институт как нельзя кстати — 31 августа 1939 г., за один день до начала войны. И еще через неделю на стол Дебая был положен проект письма в управление IX призывного района Берлина:
«Для исследований в ядерной физике необходимо сотрудничество моего ассистента доктора Карла Фридриха фон Вайцзеккера. Он является специалистом во всех вопросах, которые касаются свойств ядра, и единственным сотрудником института, который знает все необходимые подробности. Без его сотрудничества будет невозможно достичь успеха в этой области в условиях конкуренции с зарубежными странами. Это было бы особенно достойно сожаления, принимая во внимание возможность использования ядерной энергии (ядерного взрыва).
Доктор Вайцзеккер уже призывался на военную службу до признания института объектом I категории. Я вношу предложение об освобождении вышеназванного».
Дебай подписал письмо, понимая, что, в сущности, от него ничего не зависит, что это письмо будет подписано и без него. Да и не только это письмо, но и многие другие решения, которые уже, наверное, созрели в головах их будущих исполнителей. Подписывая просьбы о бронировании, Дебай все чаще задумывался о своем будущем. И не о далекой перспективе, а о самых ближайших месяцах, а может быть и днях, когда развертывание ядерных исследований в институте станет реальностью.
Вайцзеккер знал об отрицательном отношении военных властей к Дебаю и в переговорах с Дибнером пытался подсказать ему другие кандидатуры на пост директора Физического института. Но странное дело! Дибнер, охотно советовавшийся с Вайцзеккером по всем другим вопросам, здесь проявлял сдержанность и даже холодность. Вайцзеккер решил на всякий случай прекратить разговоры на эту тему и правильно сделал. Откуда ему было знать, что Дибнер сам претендует на роль директора головной организации в Урановом проекте. Вайцзеккеру в это трудное предвоенное время, когда закладывались основы Уранового проекта, были очень нужны помощь и совет Гейзенберга, но тот был далеко, в Соединенных Штатах Америки.
Летом 1939 г. Гейзенберг приехал в Америку по приглашению университетов Анн-Арбора и Чикаго для чтения лекций. Здесь не чувствовалось приближения воины, и Гейзенберг с удовольствием общался с коллегами и студентами. На лекциях обстановка была непринужденной и доброжелательной, короткие полуофициальные встречи до и после лекций, казалось, состояли сплошь из улыбок, рукопожатий и радостных восклицаний, сопровождаемых банальностями вроде сентенций о быстротечности времени. Но каждый раз, когда беседы становились более продолжительными, Гейзенберг инстинктивно чувствовал некоторую напряженность. Очевидно, многие видели в нем не только ученого и коллегу, но и немца, представителя нацистской Германии. В Америке было очень много эмигрантов из Европы. Они подробно рассказывали о своих мытарствах и злоключениях, им сочувствовали, и теперь американские ученые в разговорах с Гейзенбергом хотели понять его позицию, узнать из первоисточника о действительном положении вещей в немецкой науке, об отношении немецких ученых к Гитлеру и национал-социализму. Гейзенберг понимал это, рассказывал о жизни общих знакомых, отвечал на некоторые вопросы, но вдаваться в подробности не хотел, в результате чего при встречах со старыми коллегами все-таки чувствовался холодок.
К концу поездки Гейзенберг встретился с Энрико Ферми, недавно эмигрировавшим из Италии в Соединенные Штаты Америки.
Ферми увлеченно рассказывал Гейзенбергу о своей жизни в Штатах. Он сказал, что освобождение от фашистского кошмара позволило ему вновь почувствовать себя свободным человеком, а потеря положения ведущего физика Италии и связанных с этим некоторых преимуществ с лихвой окупается возможностью спокойно заниматься любимой работой. «Теперь я опять молодой физик, — сказал Ферми с улыбкой, — и это ни с чем не сравнимо». Со свойственной ему прямотой Ферми спросил Гейзенберга, не хочет ли и он переселиться в Америку. Гейзенберг не спешил с ответом, и Ферми продолжил свою мысль: «Ведь Вы не сможете предотвратить войну и должны будете совершать дела, за которые придется когда-то нести ответственность. Если бы Вы, оставаясь в Германии, могли хоть чем-то содействовать миру, я понял бы Вашу позицию. Но в имеющихся условиях такая возможность совершенно ничтожна».
