В этот момент в ложе дипломатического корпуса открылась дверь, и лорд Орпингтон, свежевыбритый, сверкая орденами и шитьем мундира, занял место у барьера.
Лицо его было каменно-спокойным, замкнутым и непроницаемым, и легкий холодок прошел по залу после его появления.
Фавны на плафоне, беззаботно расточавшие свой пыл крепкотелым лесным подругам, внезапно съежились, и их горящие краски потускнели и заткались туманом.
Впрочем, возможно, что это была лишь обманчивая игра табачного дыма и солнечного блеска.
Заседание открылось обычным церемониалом, и председатель, после краткой приветственной речи, предоставил слово министру внутренних дел для экстренного доклада от имени правительства.
Министр неторопливо разложил на пюпитре листы бумаги, откашлялся и взглянул в сторону дипломатической ложи.
Казалось, он хотел проникнуть взором под загадочную маску наутилийского полководца, но встретил такую ледяную стену сурового равнодушия, что несколько секунд стоял молча, подергивая внезапно ставший тесным, как петля виселицы, воротник.
И голос его, всегда полный и уверенный, зазвучал глухо, как из подвала, прерываясь нервными спазмами.
Палата в непрерываемом молчании слушала изложение событий, никто не шелохнулся, и, только когда министр, волнуясь и перебирая документы, доложил об ультиматуме сэра Чарльза, головы депутатов повернулись, как по приказу, к ложе, где находился командующий экспедиционным корпусом.
По скамьям запрыгал, с пюпитра на пюпитр, нарастающий ропот.
— Мы приняли все меры, мы перерыли весь преступный мир столицы, мы мобилизовали все силы стражи и розыска, но никаких следов преступников не обнаружили. Мы распространили через агентов правительственное обращение, обещающее полную безнаказанность мошенникам, если они вернут деньги, взывая к их патриотизму, указывая на грозящие стране осложнения. Это не привело ни к чему! И мы доводим об этом до сведения палаты, чтобы совместными усилиями ликвидировать прискорбнейший инцидент в истории нашей родины. Вместе с тем, — закончил министр, дрожа от волнения, правительство единогласно нашло требования генерала Орпингтона невыполнимыми. Признать сделку на промыслы мы не можем, как и не в силах, при состоянии казны, вернуть уплаченные неизвестным мошенникам деньги. Это повлекло бы государственный кризис, финансовый крах, разорение трудовых масс, всеобщее обнищание. Правительство, повинуясь голосу чести и патриотизма, предлагает палате отказать в удовлетворении ультиматума…
Обвал рукоплесканий заглушил слова министра.
Депутаты вскочили с мест с возгласами негодования, руки вытянулись в сторону дипломатической ложи, потрясая кулаками.
Сэр Чарльз продолжал сидеть, не меняя позы, так же опираясь подбородком на эфес палаша и смотря в зал колючими глазами. Но на губах его блуждала легкая зловещая усмешка.
Министр поднял руку, призывая к порядку, и, когда возбуждение улеглось, добавил:
— Но правительство крайне взволновано этими событиями. Уважение и любовь, которые питает нация к нашему высокому гостю и защитнику, заставляют искать мирного выхода из создавшегося положения. Поэтому, отвергая требования ультиматума, правительство находит нужным просить командующего наутилийским экспедиционным корпусом предать забвению грустное недоразумение и, создать паритетную комиссию по изысканию средств покрытия убытков, понесенных им благодаря гнусному преступлению…
Министр покинул трибуну, растеряв по дороге листы доклада, слетевшие трепетными белыми птицами в зал.
Председатель с трудом восстановил тишину.
— Кто желает воспользоваться словом по докладу господина министра? проскрипел он, потрясая колокольчиком.
Несколько депутатов бросились к трибуне. Самый пылкий опередил всех и, вскочив на возвышение, хлопнул кулаком по пюпитру.
— Граждане Итля! — вскричал он. — Есть моменты, когда история требует не слов, а поступков. Есть моменты, когда разговоры преступны. В этих стенах, пропитанных духом гражданственности и высоких образцов патриотизма, мы должны вспомнить героические примеры гражданской доблести. Честь дороже жизни! Римляне имели мужество падать на меч, когда им грозил позор. Предлагаю парламенту в полном составе покончить самоубийством. Это ляжет вечным пятном на совесть жестокого чужеземца и заставит его до конца жизни испытывать страшные угрызения совести при воспоминании об окровавленных трупах людей, бывших гордостью и надеждой своей родины.
