— Простите, господин президент, но я должен заметить, что, с моей точки зрения, лучшей формой правления является осуществляемая моим монархом, заметил несколько сурово лорд Орпингтон, которого шокировала бестактность президента.
Но президент Аткин недаром был адвокатом. Поняв совершенную неловкость, он не растерялся и добавил с учтивым поклоном:
— Вы не дали мне докончить мысль, милорд, и потому неправильно поняли мои слова. Я хотел сказать: умеренный и правильно понимаемый социализм, сохраняющий связи с промышленным капиталом, под эгидой благодетельной и мощной власти монарха.
Лорд Орпингтон был удовлетворен и с чувством пожал руку президента.
Было поздно, и гости поднялись.
Перед прощанием президент вынул из своего портфеля изящный кожаный футляр и, выпрямив грудь, подал его лорду Орпингтону.
— Республика, — сказал он торжественно, — просит вас, милорд, не отказать ей в чести принять высшую степень ее ордена, орден Демократической Свободы. Пусть на вашей груди пламенный цвет орденской ленты напоминает вам всегда пламенную любовь населения к вам и к нашему могущественному союзнику Наутилии.
И, раскрыв футляр, президент Аткин с помощью министра внутренних дел возложил на генерала Орпингтона знаки ордена.
Сэр Чарльз принял дар республики с должным уважением и благодарностью и проводил ее сановников.
Вернувшись в каюту, он с облегчением вздохнул, снял ленту, уложил ее в футляр и сел писать письмо жене.
Письмо было кратко, как вся переписка сэра Чарльза, в которой он выработал особый лаконический и деловой стиль.
«Милая Генриетта!
Я говорил вам, что еду в исключительно забавную страну. Она оказалась еще забавнее, чем я предполагал.
Думаю, что мне удастся здесь избавиться навсегда от приступов хандры. Даже климат этого места располагает к беззаботному веселью.
По возвращении у меня будет чем развлечь вас и его величество. Поцелуйте Роберта и расскажите ему, что сегодня я получил от здешних властей орден, который страшно пойдет шимпанзе Аяксу.
Ваш Чарльз».
Запечатав письмо, сэр Чарльз позвонил и приказал вестовому попросить командира экспедиционного корпуса.
— Простите за беспокойство, генерал, но я хочу сказать только, чтобы десант начался без опоздания. Кстати, кого вы назначаете командовать десантной бригадой?
— Полковника Маклина, сэр Чарльз.
— Прекрасно! Он, думаю, будет на месте. Опытный, а главное, уравновешенный человек. Я, конечно, нимало не сомневаюсь, что эти знаменитые капитаны будут послушны, как овечки, но все же… И передайте Фрэди Осборну, чтобы он не выкидывал никаких фарсов. А затем позвольте пожелать вам доброй ночи и удачи. В случае чего-нибудь чрезвычайного пошлите разбудить меня.
И, отпустив командира корпуса, лорд Орпингтон погасил лампу, зажег настольный ночник и безмятежно заснул.
Первая рота десантной бригады высадилась на пристань, когда небо на востоке расплылось лимонной желтизной, и рассыпалась цепью по территории порта, чтобы не допустить к месту высадки досужих обывателей.
Лощеные, крепкие солдаты стояли, опираясь на винтовки, в десяти шагах друг от друга, непроницаемой ледяной стеной.
Их суровое молчание и неподвижные позы так противоречили сиреневой дымке, окутывавшей набережную, ласково ароматному воздуху, что им самим становилось неловко, и когда из переулков осторожно появились первые фигуры любознательных республиканцев, солдаты не выдержали и радушно заулыбались подходящим.
Итлийцы подбирались к часовым, ласково кивали головами, жестикулировали, дарили цветы и фрукты. Офицеры смотрели сквозь пальцы на явное нарушение устава, потому что восторженные лица жителей совершенно ясно говорили, что возможность каких-либо эксцессов в корне исключена.
Под конец и они приняли участие в этом братании, перебрасываясь воздушными поцелуями с хорошенькими продавщицами фруктов.
Только когда в толпе обывателей появились загадочные личности, молниеносно носившиеся всюду и предлагавшие солдатам груды бумажных денег Итля за королевские монеты Наутилии и показывавшие из-под своих плащей бутылки с таинственным содержимым, офицеры дали короткие свистки и приказали толпе отойти на двадцать шагов.
