— Но, увы, похороны не состоялись, — она вновь улыбнулась, как бы символизируя этой улыбкой победу над болезнью. Теперь эта улыбка казалась мне более фальшивой, чем ранее. Нет, я и до того понимал, что она актриса на сцене, что играет роль, но теперь…
— Вот и все, что я могу сказать о своем детстве. Трудности сделали меня такой, какая я есть. Позволили мне не терять надежды в дальнейшем пути, как бы трудно не было. И вот я здесь.
Как и кто поднял руку — я не заметил; я вообще полагал, что вопросы задают после выступления, а не посреди. Но она отреагировала.
— Да? Вы хотите что-то спросить?
— Скажи, — фанат через пару рядов позади меня заговорил со звездой сразу на “ты”. — Это всё, ну, оно же, типа, заставило тебя больше ценить жизнь? Когда бываешь, типа, близко к смерти, и…
— Разумеется, — кивнула она. Кажется, она специально не дала фанату договорить до конца, чтобы остановить поток его “типа” и “ну”. — Я очень сильно пересмотрела свои взгляды на жизнь — ещё тогда, подростком — и это всё осталось со мной до сих пор. Я ценю каждое мгновение, что мне отпущено, и каждый день напоминаю себе, что этот самый день может стать последним. И стараюсь прожить его достойно.
Вслед за первым фанатом тянул руку и второй, уже спереди от меня. Кто-то из сотрудников зала шустро передал ему микрофон.
— Как вы думаете, — этот заговорил на “вы”, — Если бы не болезнь, не все эти трудности — как могла бы сложиться ваша судьба?
— Не знаю, — она покачала головой, и я сам собой, ненароком подметил, что этот жест не изменился со времён нашего с ней детства. Такой же лёгкий поворот головы, как и тогда. — Я не предсказатель, но одно могу сказать точно: это была бы уже не я. Мой путь определило именно то, через что мне пришлось пройти.
У меня в голове стоит другой образ. Она… во время болезни. Лицо не такое уродливое, как у меня, но и красивым его уже не назовёшь. Хриплый, надтреснутый голос, как у той тётки из автобуса — её собственная сила обратилась против неё…
Я не отвернулся. Даже не подумал об этом.
Я тяну руку.
— Ещё один вопрос, — улыбается она. — А потом я всё-таки продолжу.
Кто-то суёт мне в руки микрофон, я машинально беру его.
— Спасибо, — благодарно киваю я… и снимаю очки. Короткий обмен взглядами практически незаметен для окружающих, но сам я уверен на все сто: узнала. Не так уж сильно я изменился за эти годы… Если не считать оспин на лице, которые сами по себе — улика.
— Итак, о чём вы хотели спросить? — ни голос, ни жест — ничего не выдаёт этого узнавания, и всё-таки глаза говорят об обратном.
Пару секунд я молчу. Нет, я не думаю: вопрос давно сформулирован внутри меня. Просто решаюсь.
И, наконец, заговариваю.
— А если бы ваш близкий человек заболел…
Во рту сразу появляется железный привкус крови — в нынешнем состоянии мне не так-то просто выдавать речи; несколько сидящих поблизости людей оборачиваются на хрипловатый голос.
Напряжённая пауза; хочу ли я знать, что она ответит?
— Вы бы отвернулись?
— Ну, разумеется, нет, — кивает она. — Я бы сделала всё возможное, что только могла бы, чтобы как-то ему помочь или, по крайней мере, поддержать перед… неизбежным.
Люди, сидящие вокруг, наверное, думают, что я ищу какой-то моральной поддержки или совета. Они ведь прекрасно видят, что у меня «та же самая» болезнь; некоторые даже отодвинулись чуть подальше. Знали бы они…
Грустно улыбаясь, я гляжу ей в глаза. Врёшь. Отвернулась. Она тоже глядит на меня — и открывает рот первой.
— Но мы здесь собрались не для того, чтоб говорить о моей болезни. Она осталась в прошлом. Вы наверняка хотите услышать больше о моем творческом пути…
Ну, хотя бы не стала делать пиар на моей болезни и сообщать мне, что я непременно исцелюсь, если только последую её советам.
— Я не пытаюсь жить прошлым… и другим не советую это делать. Смотрите в будущее! — замечает она.
«Другим». Возможно, уже к утру эту фразу растащат по модным девчачьим пабликам, но я знаю, что она предназначена мне.
— А… — начинаю я, но тут микрофон уходит из моей руки.
— Парень, остынь, — советует мне кто-то из сидящих рядом. — Ты тут не один.
