В своем последнем письме он оставил нам сообщение, ради которого умер. Он боялся уверенного прихода «человека-робота, человека-термита, человека, мечущегося между конвейером системы Бедо[59] и игрой в карты». Человека, «лишенного творческой силы, который в деревнях не способен даже создать новый танец, новую песню». Человека, «вскормленного серийной, стандартной культурой, наподобие того, как скот выкармливают сеном». Он и сейчас кричит нам из бездны своего отчаяния, что «существует лишь одна проблема, одна-единственная на свете. Вернуть людям духовную сущность, духовные заботы. Сделать так, чтобы их захлестнуло чем-то вроде григорианского песнопения». Он пытается убедить нас, что «жить холодильниками, политикой, балансами и кроссвордами больше нельзя», что нельзя больше «жить без поэзии, красок и любви». И единственный вопрос продолжает преследовать его: «Что можно и что нужно сказать людям?»
Григорианское песнопение – это мы должны его сочинить. И это сообщение – мы должны его услышать, чтобы не уснуть, не стать тем умиротворенным скотом, что откармливают на убой. Его смерть оставляет нам открытое письмо. А мы должны на него ответить.
И ведь не все еще потеряно. Изумление, урок которого он преподносит нам, безусловно, является кратчайшим путем к борьбе. В самом деле, «это великая тайна. Для вас, любящих Маленького принца, и для меня тоже ничто во Вселенной не будет прежним, если где-то, никто не знает где, барашек, которого мы не знаем, съел розу». В конце концов, я могу попросить вас лишь об одном: «Посмотрите на небо. Спросите себя – барашек съел цветок, да или нет? И вы увидите, как все изменится».
Заключение. Линия часовых
ФИЛОСОФИЯ Антуана де Сент-Экзюпери – не привязана ли она к конкретной дате? И чем может быть полезно для нас сегодняшних его богатое на уроки видение, выработанное в 1930-х и 1940-х годах? В самом деле, все теперь кажется таким ускоренным, таким сложным. Ставки и основы преданности выглядят призрачными. За что бороться?
Однако прежде чем задавать себе вопрос об условиях борьбы, не уместнее ли было бы спросить, как бороться? На этот вопрос его философия дает фундаментальный для нашего времени ответ. На самом деле, речь уже не идет о больших народных восстаниях. Все разбито на фрагменты; все одновременно и раздроблено, и глобально. Как же тогда бороться? Разбираясь в самом себе и вокруг себя, не стремясь опрокинуть мировой порядок. Без этого сейчас невозможно действие. Сент-Экзюпери приглашает нас представлять себя центрами ответственности. Таким образом, мы должны действовать во имя самих себя, а остальное приложится. Человек – это не тряпичная кукла! Сент-Экзюпери напоминает нам: достаточно того, чтобы один человек встал, и за ним последуют. За этим первым человеком пойдем и все мы, и тогда образуется «линия часовых».
* * *
В этом он – философ нашего времени. В самом деле, противопоставляются два решения проблемы человеческого существования. С одной стороны стоит идеал сообщества, при котором отменяется всякий индивидуализм, мир, где все решается в пользу «мы», лишенного всякого содержания. С другой стороны на дрожащих ногах стоит индивидуалистическое решение, дающее уникальный опыт, обосновывающий ненависть ко всему общему. Не слишком большой выбор! Слабое понимание человека! А что между этими двумя вариантами? Ничего. Одна лишь пустыня. Там нет человека и нет сообщества. Слова наших мыслителей и наших писателей кажутся нам идущими из склепа. Если бы нам пришлось думать о человеке, о цивилизации, мы посчитали бы, что идет «смешение храма и груды камней». Поэтому представляется очевидным, что исчезло то гуманистическое наследство, которое делает нас чем-то бо́льшим, чем мы сами, и не перестает отдавать должное благородству человека.
Эти два решения, на самом деле, забывают про человека. Поэтому Антуан де Сент-Экзюпери отвергает их, ибо они незаметно уносят с собой судьбу целой цивилизации, способность чувствовать, видеть мир, быть в нем. В связи с этим не ощущаемым нами изменением он пишет о том, что «мы скатились – за неимением плодотворного метода – от Человечества, опиравшегося на Человека, к этому муравейнику, опирающемуся на сумму личностей» («Военный летчик»). Однако кто мечтает о судьбе термитов, рабов, которые, забыв свое потерянное величие, не способны даже его оплакивать? Он предлагает нам «я» – широкое и щедрое. Которое содержит других и весь остальной мир. Человеческий опыт, который он проповедует, – единственный жизнеспособный. Это опыт океанической индивидуальности, если можно так выразиться, чуть перефразируя высказывание Ромена Роллана, принятое затем Зигмундом Фрейдом. Этот опыт состоит в том, чтобы постоянно испытывать чувство неразрывного единства, общности со всем, что для Сент-Экзюпери есть принадлежность к дому детства, к своим друзьям, товарищам по авиагруппе 2/33, к Франции, к определенной цивилизации. Главное тут состоит в том, чтобы понять, что мы – только «узел отношений», что без них мы ничто, просто тень, сметенная потоком.
