– Они снесли курганы и проложили дорогу к реке, – сказала старуха, – но ты не помнишь, как было раньше.
– Они сравняли курганы с землей.
– Они продолжают строить. Смотри, как протянулись ограды. Они охраняют поля.
– До ограды нельзя дотрагиваться. Она причиняет боль.
Пиа резко вытянула руку вперед, щелкнула пальцами. Если бы у нее в руке была палка, она ударила бы Клауда.
– Кто научил тебя говорить? Ты умеешь говорить, а дети Найна и моего брата Джина не говорят. Почему ты говоришь?
– Чтобы быть похожим на людей, – проговорил он, дрожа. – Чтобы быть похожим на них... – он проглотил последнее слово, так как глаза старухи приковали его к земле.
Она долго смотрела на него, затем приподняла край накидки, приглашая его в теплоту своих рук. Он двинулся к ней, так как она напугала его, сделав то, чего никогда не делала, даже когда он был маленьким. Он двинулся к ней и потому, что дрожал от холода. Ему было десять лет. Он был достаточно взрослым, чтобы бояться ее тела, которое уже перестало быть телом женщины или мужчины – настолько она была стара, суха, хрупка. Руки Пиа обняли его. От нее пахло дымом и травами. Волосы ее были длинные и седые. Рука обняла его с невиданной лаской, и в нем пробудились воспоминания раннего детства. Он смотрел в лицо Пиа, лицо, которое никто не видел улыбающимся.
– У меня был брат, – сказала она. – Его звали Грин. Он ушел в курганы и забыл человеческую речь. Никогда не делай этого, Клауд, никогда.
– Я умею писать свое имя, – сказал он.
Рука крепче прижала его.
– Каждый год в лагере становится все больше домов. Они хотят, чтобы мы пришли туда. Они сделали свои ограды и хотят заполучить нас в лагерь. Иногда мне хочется спуститься туда и посмотреть, но они так все изменили... Раньше там были купола и в них жили люди. Я помню. Я помню время, когда прилетели корабли. Тогда там, где сейчас построены дома, стоял лес. Были курганы. И калибаны. Ничто не могло заставить их уйти. Но затем прилетели корабли, выросли ограды. Калибаны ушли. Вместе с ними ушли привидения. Ушли на другой берег Стикса. Грин ушел с ними. Я думаю, что он уже умер. Это было так давно.
Мальчик молчал. Старые пугающие времена обрушились на него. Он тоже видел, как растут дома, видел, как постоянно все меняется.
– Твой отец был моим старшим сыном. Ты похож на него. Такие же глаза.
– А кто мой дед? – мальчик внезапно осмелел и повернулся к ней, вглядываясь в глаза старухи.
– Не знаю, – сказала она. – Я нашла этого мальчика. – Так она всегда отвечала. – Я думаю, что он сын человека. – Она взъерошила ему волосы. – А может быть, и Привидения.
Лицо Клауда вспыхнуло.
– Нет, – сказала она. – Я не помню.
– Становится холодно. Я пойду обратно.
– Скажи мне.
Старуха поджала губы.
– Скорее всего, он сын человека. Очень красивый мальчик. Красивые волосы, как у тебя. Звали его Майес. Он ушел в холмы, но не смог выдержать первой зимы. Он просто растаял. Но твоя мать...
– Она умерла при рождении ребенка. Я знаю.
– Рожать трудно.
– Но все рожают.
– Многие умирают. – Она взяла его лицо руками, повернула к себе, посмотрела в глаза. Накидка соскользнула с его спины, и ему сразу стало холодно. – Ее звали Элли Фланаган-Гуттиериз. Она была дочерью человека. Мать ее пошла в холмы и вернулась оттуда беременной.
Он покачал головой. Зубы его стучали от холода. Старуха не отпускала его.
– Моего отца звали Джин, а мать Пиа. У них были номера. Люди создали моих родителей. У них было много детей. Я, Джин, Марк – он давно умер, Зед – ты никогда не знал его. Однажды он ушел на охоту и не вернулся. Был еще Там-старший, и Грин, который ушел в Холмы. – Она еще долго говорила, перечисляя своих братьев, их детей, детей их детей... – Значит, ты говоришь, что умеешь читать и писать свое имя. Может, когда-нибудь ты вернешься в лагерь и будешь работать на полях.
– Я холмер, – запротестовал мальчик.
– Позови свою старую Элли, – сказала старуха, и мальчик подумал, что не зря говорят, что она обезумела. – Или Грина... И ты научишь говорить их, да, Клауд? – Она наклонилась и стала рисовать на земле и раскладывать камушки. – Это восходит солнце. А здесь заходит. Камушки один на другом – это дом. А вот калибаны – большие коричневые и глупые серые. А вот берег, где в темноте я видела водяной народ, раньше, когда корабли еще не прилетели. Я видела. Похож на калибана и совсем не похож. Только один. Он был большой, Клауд. В реке возле моря. Я никогда больше не видела его. Я видела много такого, о чем не могу говорить. Не могу говорить ни старикам, ни молодым.
