капиталами, что дало возможность молодому Маймониду предаться исключительно
занятию науками. Он ревностно изучил еврейскую, арабскую, греческую и латинскую
литературы, занимался философией, теологией и медициной. Но при всех своих ученых
занятиях Маймонид преимущественно отдавался присущему своей нации делу -
торговле драгоценными камнями. Потом он сделался лейб-медиком знаменитого
султана Саладина. Он обладал философскими и медицинскими сведениями и заявил
блистательные способности в своих многочисленных сочинениях. Современник его,
раввин Иедалия, говорит: «Если б я захотел перечислить его сочинения, то недостало
бы у меня времени».
Маймонид комментировал три части гемары; но эти комментарии исчезли. До нас
дошли «мишна», «тора» (Иад-Гахазака), «море-небухим» и комментарий на «мишну»,
начатый Маймонидом на 28-м году его жизни.
Раз мишна была более или менее закончена, то последующие законодатели вовсе
и не думали задавать себе вопрос - согласно ли все то, что в «мишне» изложено, с
духом библии? Благодаря такому положению литература Талмуда росла постоянно, и
когда Маймонид пришел к заключению, что в этом море законов трудно разобраться,
он предпринял поистине гигантскую работу - подвести итог более чем тысячелетней
деятельности ученых. Он составил кодекс законов, в котором все было выведено на
основании Талмуда, или, вернее, в котором были изложены добытые учеными, до него
жившими, результаты религиозного законодательства.
Несмотря на значение Маймонида как человека, ученого и знатока Талмуда,
необходимо сказать, что в одном отношении он нанес громадный вред своим кодексом,
и именно потому, что смотрел на работу своих предшественников так, как ученые III в.
смотрели на «мишну».
Более набожные люди время от времени вводили новые ограничения личной
свободы в поступках и тем все более и более увеличивали зависимость еврея от
талмудистского законодательства. В поощрениях в этом духе раввины почти всегда
были солидарны, и если сравнить религиозный кодекс евреев нынешнего столетия с
таковым, допустим, XII в., то увидим, что число законов с того времени значительно
возросло; а сравните законы тогдашнего времени с таковыми VI в., то опять увидите
большую разницу; еще шесть веков назад - и разница станет уже очень значительной.
Что бы там ни говорили, но несомненно, что в отношении религиозном евреям времени
второго храма жилось привольнее, чем теперь, в том именно смысле, что целая масса
законов, соблюдение которых для евреев ныне обязательно, было неизвестно.
Несмотря на всю свою ученость, Маймонид изумляет нас тратою своего таланта и
времени на объяснение мелочной практики, наполняющей целую часть «мишны». В
самом деле, стоило ли заниматься исследованием таких вопросов, по школе Гиллеля,
каковы: «Позволительно ли есть птиц с молоком?» или же рассуждать о том, «должно
ли мести в доме, не умывая рук, или же прежде следует вымыть их?»
Должная дань удивления уму, талантам и познаниям Маймонида вызывает еще
большее удивление, когда этот прославленный мыслитель в своих сочинениях
подтверждает необходимость ненависти евреев к исповедникам другой религии. Он не
только позволяет обманывать, но доходит до убеждения в необходимости истреблять
злодеев эпикурейцев' и еретиков под ненавистным предлогом - общим всем гонителям -
отвратить опасность, грозящую истинной религии.
Конечно, дурная сторона этих правил относится более к Талмуду, но это не может
быть достаточной причиной для оправдания Маймонида, обладавшего высоким умом, в
проповедовании таких правил. Последнее тем более странно и возмутительно, что он
не разделял всех предрассудков своего времени: так, он часто восставал против
астрологии, которой верили евреи и которая находила даже в XVI в. много
приверженцев во Франции.
1 Под эпитетом «эпикуреец» евреи разумеют не человека, предававшегося
исключительно наслаждениям, а того, кто позволяет себе какое бы то ни было
сомнение относительно Талмуда.
Есть историческое указание на существование письма Маймонида к марсельским
евреям, в котором он осуждает их за легковерие, а в предисловии комментария к
