Не было ничего удивительного, что внепартийная оппозиция симпатизировала правым коммунистам. За это правых можно было попрекнуть: «И вредители из промпартии, и чаяновско-кондратьевское крыло, и громановское крыло, все они чаяли победы правых оппортунистов»[20], — говорил В. Куйбышев. Но все это ненаказуемо.
Неприятности правых коммунистов
«Выбитые» показания на правых коммунистов ничего не меняли. И без них Бухарина можно было унижать сколько угодно. В декабре 1929 г. его вполне лояльная статья «Технико-экономическая революция, рабочий класс и инженерство» была подвергнута унизительной для Бухарина цензуре. Куйбышев, ознакомившись с проектом статьи, отчитывал Бухарина: «Это твое первое выступление после ссоры с партией… Статья выдержана в стиле „как ни в чем не бывало“… как выступал раньше: и за что же меня разносили?»[21] Пришлось Бухарину каяться еще раз в своих «ошибках». Его статья «Великая реконструкция» подверглась нападкам в советских газетах, и только после жалобы Сталину и Куйбышеву «Правда» взяла статью Бухарина под защиту как правильную. Хотим — поправим, хотим — потравим. Сочтем нужным — поддержим. Знай, от кого зависишь.
И без показаний спецов Бухарину, Рыкову и Томскому не доверяли. Время от времени Бухарина подлавливали на «фиге в кармане», попытке провести свои взгляды намеками. Были ли эти упреки сталинистов к Бухарину несправедливыми придирками? Но вот и биограф Бухарина С. Коэн перечисляет основные идеологические «диверсии» идеолога правого большевизма: напоминание о том, что государство «прибегло к самым острым средствам внеэкономического принуждения» (но Бухарин официально оправдывал эти методы), рассказ о преступлениях католической церкви (с намеком на политику Сталина, читавшуюся только очень пытливым взором), напоминание о том, что приближение к коммунизму ведет к отмиранию государства. Бухарин отказался очередной раз каяться на XVI съезде партии. Но 10 ноября 1930 г. Бухарин еще раз публично покаялся и актуально осудил вскрывшиеся внутрипартийные оппозиционные группировки.[22] Он не стал превозносить Сталина, но призвал к сплочению вокруг ЦК. Это Сталин счел достаточным. В 1931 г. Бухарина снова стали пускать на заседания Политбюро. Дела «спецов» этому не помешали.
В это время правые представляли собой лишь тень власти. Реальную хозяйственную власть сохранял Рыков, но, когда Сталин решит, что его квалификация в новых условиях не годится, премьер-министр будет легко сменен. Показания «вредителей» для этого не понадобятся. Но они сыграют свою роль, чтобы убедить одного человека в необходимости снятия Рыкова с поста. Этим человеком был сам Сталин. 2 сентября 1930 г. в письме к Молотову Сталин откомментировал эту проблему так: «Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратьевым. Согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явным образом впутал в это „дело“ подлец — Теодорович)? Надо подумать об этом».[23] Такие результаты следствия расходятся с его первоначальной версией о том, что след выведет на Бухарина. А если бы и вывел? Рыкова можно было отправить в отставку, Калинина — простить. Бухарина можно было еще понизить в должности и даже посадить. И тем вызвать новый всплеск разговоров о гонениях, жалость к опальному идеологу. Бухарина нельзя было даже выслать из страны — он не оказывал прямого сопротивления, как Троцкий. Он был лоялен системе. Но его идеи были опасны — это была приемлемая для большевиков альтернатива на случай провала пятилетки.
А вот в деле с Рыковым близость премьера к спецам делала его негодным в качестве проводника сталинской политики. Это была последняя капля. Сталин писал Молотову: «Наша центральная советская верхушка (СНК, СТО, Совещание замов) больна смертельной болезнью. СТО из делового и боевого органа превратился в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и, по сути дела, антипартийными речами Рыкова… Надо прогнать, стало быть, Рыкова и его компанию… и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат»
