Кстати, должен сказать, что "колокольчики", несмотря на официальное запрещение под страхом расстрела, котировались на подпольной бирже Одессы. Стоимость их, кажется, не падала ниже трехсот советских рублей, но порою подымалась до "al'pari"[21].
Огромное количество людей в Одессе занималось спекуляцией на деньгах. Да могло ли это быть иначе? Куда же могли деваться эти "кошмарические" стада всевозможных биржевиков, которые наполняли Фанкони и Робина и густой толпой стояли на углу Дерибасовской и Екатерининской, торгуя кокаином, сахаром и валютой?
Одесская чрезвычайка вела с ними борьбу, многих расстреляла, но остальные продолжали работать.
Но, разумеется, теперь работа шла в самом строгом подпольи. Итак, деньги таяли. Служить у большевиков я не мог и не хотел. Пристраиваться к каким-нибудь кооперативам было трудно: незнакомые меня не приняли бы, а знакомые, боясь не столько за себя, сколько за меня, всячески отговаривали. Что делать?
И вот выходом из положения явилась гитара.
Старик с седой бородой... Ясно, что человек знал лучшие времена ... какое-нибудь небольшое кафе ... разбитый, надтреснутый голос ... такой же разбитый, как и безвозвратное прошлое... старинные романсы... исключительно старинные, такие забытые и такие незабываемые ... Жалобный звон струн ... очень тонко ...
И вот я, действительно, подготовлял себе такое местечко. Составил себе уже целый репертуар, мобилизовал голос...
Помню, мне когда-то П. Н. Милюков сделал комплимент. Я жаловался, что совсем не могу говорить в Думе из-за крайней слабости голоса. Он мне ответил:
- Да, голос у вас очень слабый... Но он поставлен, как у певца. Вы не поете?..
И вот на старости лет оказалось, что я пою... для развлечения пролетариата...
Нужда песенка поет ...
"Кто не трудится, тот да не ест...".
* * *
Ирина Васильевна (настоящее ее имя другое) в этот день очень беспокоилась...
Ей почудилось, что кто-то следит не то за ней, не то за мной, - вообще что-то жуткое. Я кое-как ее успокоил. Но к вечеру "инцидент" всплыл снова, в форме категорического "предчувствия" у Ирины Васильевны, что ночью придет чрезвычайка, а потому мне совершенно невозможно оставаться в квартире. И это предчувствие росло в такой угрожающей форме, что мы с поручиком Л. решили уйти, ибо совершенно было ясно, что все равно в эту ночь оно никому спать не даст.
И мы ушли...
Но это легко уйти, когда знаешь, куда пойти. А ведь мы отлично понимали, что во всякой квартире нам, быть может, и не откажут, но особого счастия не ощутят: ведь везде каждую ночь может быть обыск, и тогда хозяин квартиры будет отвечать за укрывательство контрреволюционеров.
Поэтому мы решили ночевать на улице. Но опять-таки это удобно можно было сделать "под игом самодержавия". Но в свободном социалистическом государстве всякого человека, который осмелится показаться па улице позже известного часа, ловят, как преступника, и тащат в участок. Почему при социализме нельзя ходить по ночам, никак не могу понять.
Мы решили ночевать где-нибудь в подъезде.
* * *
Нет, это слишком холодно. Эти камни обладают удивительной способностью быстро остывать. И притом эта ниша, куда мы залезли, плохо защищает от взоров патрулей. А сейчас патрули пойдут. На улицах уже ни одного человека. Идет тихий, мирный дождь. Удивительно, как быстро большевики покончили с грабителями, налетчиками и всякими уголовными.
Надо пройтись. Ну, в конце концов, наскочим на патруль, как-нибудь вывернемся. И потом - блестящая мысль: пусть патруль нас забирает. В конце концов, не расстреляют же за это, за позднее хождение, переночуем в участке, где, во всяком случае, теплее ...
Пошли... На одном из перекрестков:
- Стой!..
Мы остановились.
- Откуда так поздно, товарищи?..
- Да разве ж поздно?.. Вот беда, часов нет!.. Что, будете забирать нас, товарищи, в район?
- А вы кто такие?.. Далеко вам?
- Да нет, не далеко нам... Тут на Канатной.
Патруль, собравшись вокруг нас кучкой, раздумывал.
- Ну, идите... домой ... все равно ...
Вот неудача...
* * *
Идем дальше. Дождик перестал, - работает луна. Это большое подспорье социалистическому хозяйству. При социализме как общее правило, - электричество не горит. Совершенно тихо. Вдруг снова наткнулись на патруль.
