— Надежда? На что?
— Поверьте, я ничего не собираюсь от вас скрывать, но сейчас у меня совершенно нет времени. Умоляю вас набраться терпения.
— И как вы это себе представляете? Как бывший пальт может остановить заступающего на должность полицеймейстера?
— На этот вопрос у меня нет ответа, Жан Мишель, и главное, я не могу предложить вам помощь. У меня есть срочное дело, даже не дело, а долг. И я обязан его выполнить.
Кардель запустил руку в шевелюру, состроил задумчивую гримасу и некоторое время сидел молча, выстукивая деревянной рукой по столу военный марш. Примерно через минуту он поднял голову и, весело прищурившись, посмотрел на Винге:
— Если этот один день — все, что вам нужно, вы его получите.
Он развернулся на скамье и помахал служанке.
— Девочка, милая… забери у меня этот чертов кофе и принеси перегонного. Микелю Карделю надо подумать. Ничто так не стимулирует вдохновение, как стаканчик крепкого.
Винге оставил его и двинулся к Жженой Пустоши, пригибаясь под ветром. Он прижал платок к губам и старался дышать как можно реже и поверхностнее, панически боясь неосторожно вдохнуть колючий ледяной воздух и закашляться. Не отнимая платок, он набрал горсть снега, потер лицо и пересек площадь.
На углу Престгатан, по дороге на рынок на Большой площади, Анна Стина частенько видит нищего. Он сидит на двух чурбаках — соорудил некоторое подобие табуретки и выставил вперед руки, источник пропитания. Настолько жуткого вида, что прохожий либо останавливается поглазеть, либо в ужасе отворачивается.
И это не следствие ожога. Кажется, неведомый скульптор обратил его плоть в воск, отлил в странные, привидевшиеся ему в ночном кошмаре формы и оставил застывать. Короткие пальцы без ногтей, ладони в странных буграх и провалах, а розоватая кожа тонка и мягка, как у новорожденного.
Обычно Анна Стина проходит мимо и отводит глаза, но на этот раз ей нужен именно он, этот нищий. И надо же — на обычном месте его нет. Придется ждать. Она топчется на снегу, стараясь согреться. Кажется, прошла вечность, пока он появился, этот нищий, с чурбаками под мышкой и обернутыми в валяную подстилку руками. Она дала ему время привести в порядок рабочее место, дождалась, пока он размотает тряпку, постелет ее на табуретку и выставит на всеобщее обозрение свои страшные руки. Мертвые руки, на которых не тают снежинки.
Анна Стина подошла и протянула ему сэкономленный от собственного завтрака хлеб.
Нищий поморгал, ошеломленный несоответствием щедрости подаяния и обликом дарительницы, и спросил настороженно:
— Благослови тебя Бог, дитя, чем я заслужил такую милость?
— Хочу послушать, что случилось с твоими руками.
Нищий осклабился едва ли не с облегчением:
— Да я сто раз рассказывал и брал подешевле. Ты когда-нибудь была у озера Клара?
Анна Стина молча кивнула.
— Тогда знаешь, какой там запах. И это не гниль в воде, не отбросы на берегу. Нет, там по-другому воняет. От мануфактуры, я там в молодости работал. Мыло они делают. Всякое-разное — и простое, для рождественской бани таких, как мы с тобой, и с отдушкой, для утреннего туалета господ аристократов. Работа та же, разница в аромате. Но туши, из которых выплавляют жир, воняют — не приведи Господи. Потом этот жир смешивают кое с чем и дают застыть. Ты до десяти не успеешь сосчитать — и пожалуйста, мыло готово, мойся на здоровье… Да, вот так вот. Молодой я был, резвый… Мне надо было смешать поташ с известью. Поторопился по молодости, просыпал порошок на руки, да и сунул в ведро с водой. Мастер завопил, дескать, ты спятил, что ли, — да поздно было. Как в кипящее масло окунул. Поташ… он под водой горит, понимаешь. А получилось вот что… — Он поднял изуродованные кисти чуть не к ее носу. — Они меня пожалели, оставили с метлой ходить… Но метлой, сама понимаешь, на хлеб не заработаешь.
Анна Стина задумалась.
— Больно было?
Нищий захохотал.
— Как пощупать преисподнюю, деточка, как преисподнюю, куда мне уж точно дорога.
Заметив, что она не приняла шутку, он сделался серьезнее.
— Ничего хуже в жизни не было. Мастер оттер мне руки шерстяной тряпкой от этой кипящей каши, кожа вся сошла. Сгорела. Лимонным соком поливали… Может, без лимонов было бы еще хуже, но несколько дней я словно горящие угли в руках сжимал.
