Когда Сесил Винге проснулся во вторник утром после нескольких часов сна, в его комнате было очень холодно. Все еще плохо соображая спросонья, он удивился, что накрыт незнакомым одеялом. Темное, плотное одеяло. Кто-то здесь был.
Это не его одеяло, у него серое.
Он постепенно пришел в себя и понял, что ошибся. Одеяло потемнело от крови, уже свернувшейся и образовавшей толстую багрово-черную корку. Наверное, в глубоком сне он не заметил, как начал кашлять. Такая же корка на подбородке и на шее. Он посмотрел в зеркало — кожа настолько бледна, что кажется прозрачной. Сколько же крови он потерял?
Посмотрел на пальцы. Тоже белые как мел. Он встал и чуть не упал — в ногах не было чувствительности. С таким же успехом это могли быть деревянные протезы. Он кое-как добрался до ведра с водой. Вода замерзла, и, если Юханнесу Балку удалось пробить ледяную корку пальцем, ему пришлось несколько раз ударить обернутым в тряпку кулаком. Налил воды в рукомойник, умылся, оттер с лица черные струпья свернувшейся крови и напился прямо из ведра. Постарался выпить как можно больше, опасаясь обезвоживания. Жажда — верный признак, что он потерял немало жидкости.
Преодолевая слабость, оделся, спустился в кухню и послал служанку за дрожками. Ему надо в Город между мостами. Встретиться с Микелем Карделем.
Пар от свежесваренного кофе поднимался к потолочным балкам кофейни «Малая Биржа». Несмотря на раннее утро, народу довольно много: ранние пташки и школяры вперемежку со страдающими от похмелья беднягами и наемными работниками, желающими подкрепиться чашкой кофе перед встречей с работодателем. Сесил Винге опоздал на встречу, но угрызения совести прекратились, когда он увидел, что Карделя еще нет. Сесил Винге погрузился в невеселые мысли. Он сидел почти неподвижно, изредка поднося к губам дымящуюся чашку, пока на пороге не появилась внушительная фигура, занявшая почти весь дверной пролет. Пальт потоптался у порога, сбивая снег с сапог, а потом отряхнулся с почти собачьей резвостью.
— Прошу извинить. Наткнулся на Блума… его мотало от фасада к фасаду на Свартмангатан. Совесть не позволила оставить его в таком виде, так что я чуть не на руках донес беднягу в Индебету и заволок в его контору. Пусть проспится, не рискуя замерзнуть насмерть.
— Что он праздновал?
— Наоборот… не так легко было понять, что он бормочет, но все-таки я сообразил, что пришла депеша — завтра сюда явится Ульхольм со всеми своими пожитками. Новый полицеймейстер. Он, как я понял, уже готов занять кресло Норлина, примерить его мантию. У Блума, конечно, есть свои недостатки, но в душе он все-таки неплохой парень, с совестью, и ему вовсе не улыбается служить под началом откровенного жулика. Вот он и надрался с горя. А вы, Сесил? Что вам удалось вытянуть из Балка?
— Юханнес Балк поведал историю, которую можно почитать руководством по воспитанию монстров. Я и раньше осознавал, но никогда с такой ясностью, Жан Мишель: никто не становится чудовищем, не побывав предварительно жертвой. Но я еще не закончил. Кое-что в его рассказе не рифмуется. Прежде чем я встречусь с ним опять, я должен либо подтвердить, либо отвергнуть мои подозрения.
Микель Кардель посмотрел на свою деревянную руку и вспомнил все нанесенные ею жестокие, часто незаслуженные удары. Кому-кому, а ему было нечего возразить Винге. Он побывал жертвой и вполне мог бы стать чудовищем.
— Жан Мишель, я хочу вас кое о чем попросить.
— От вас — любая просьба.
— Мне нужно выиграть время до появления Ульхольма. Хотя бы один день.
Кардель удивился:
— А чем Ульхольм может вам помешать, если займет кресло полицеймейстера?
— Думаю, что он выберет линию наименьшего сопротивления и немедленно освободит меня от данных мне Норлином полномочий. Объявит расследование законченным и отпустит Балка в ту же минуту, как узнает о его существовании.
— Но как же так? Ведь даже у полицеймейстера нет неограниченной власти. Почему тогда не судить Балка немедленно? Уж процесс-то он отменить не сможет?
Винге наградил Карделя взглядом, полным уважения и понимания.
— Я хочу понять до конца мотив Балка, прежде чем зарегистрировать его в суде и внести его имя в протокол. Только тогда я могу решить, как провести судебный процесс. Поэтому, Жан Мишель, мне нужен еще один день. Всего один день. Если вы сможете это устроить, есть надежда.
