Снова появилась стюардесса и враскачку прошла мимо. Перед ним, как наяву, предстала голая фрау Кац в тот миг, когда она подняла ногу на край ванны; сам он утопал в мыльной пене. Чашечки бюстгальтера.
Две райские птички выпорхнули из розовой, вьющейся спиралью дымки. Все кружилось, как переливчатые крылья на хвостах!
Клокман быстро поднялся, стиснув челюсти, и с силой запихнул офисную папку обратно в чемодан. Пассажиров в салоне было совсем немного. Они сидели в другом конце — отсюда ему были видны лишь макушки их голов и волосы. Одна пассажирка была в шляпке. Взревели двигатели самолета.
Падаем, что ли?
Клокман зашатался. В этот момент самолет взорвался. Поднялся вихрь из свиных копыт, портфелей, светлых плащей, золотых коронок, ногтей, стаканов с виски, носков, очков, оторванных брючных пуговиц, пальцев с кольцами, без колец, круглых, как круги у него под глазами, из книг, канцелярских принадлежностей, любовных и деловых писем, из часов, часов с застывшими стрелками, толстых часов, жирных часов, — и вдруг стены этого водоворота лопнули, разверзлись воронкой, — и обгоревшие обломки, пылающие человеческие тела и черепа дождем посыпались на землю. Кратер, наполненный сломанными вставными челюстями!
Разбитые якоря.
Когда за одно утро переживешь столько падений, начинаешь ко всему привыкать. — Клокман расслабил галстук, уселся и позвал стюардессу.
Он взглянул на наручные часы: времени достаточно.
— Шнапс, пожалуйста.
Ему принесли шнапс.
Чтобы совсем успокоиться, он углубился в созерцание природы: посмотрел в иллюминатор на невредимую алюминиевую несущую плоскость самолета, за ней внизу виднелась земля: широкая равнина, покрытая серыми и зелеными пятнами, — это, наверное, были леса, — подернутыми белой рябью: снег?
Гладь земли красиво выгибалась на горизонте, голубая зыбь пробегала по руслам вьющихся тут и там рек, по поверхности широких озер, залитых серо-голубым блеском, по круглым лесистым островам, похожим на подушки. И эта нежность, эта доброта, которая, мы надеемся, свойственна и природе, скользнула, словно рука, по взмокшему лбу и телу Клокмана, умиротворяя его.
Он откинул мягкое сиденье, выпил залпом шнапс. Он уже почти задремал.
Фантазия! В его деле без этого никуда, надо все время строить воздушные замки, воздвигать скалы спасения…
Кошмары никому не нужны: знай себе — показывай путь к счастью! Даже если никакого счастья нет и в помине!
Болотная трясина.
Трудно сказать, воспринимал ли Клокман эти досужие мысли всерьез. Мелочиться он не привык: какие-то мысли есть! — И то хорошо. — А вот и последняя мысль: «Ах ты, похотливая дрянь! Фрау Кац! Черт бы тебя побрал! Смертельная порча. Вуду».
Зал прибытия в аэропорту показался ему довольно необычным. Здесь чем-то сильно пахло — Клокман не смог сразу определить, что это был за запах. С черным чемоданом в руке, он, как положено, прошел через пропускные пункты.
В архитектурном отношении зал был весьма примечательным: стеклянные стены — крыша с кровлей из гофрированных листов стали — во всем чувствовался размах.
По залу носилась стая ворон. На балках у них были свиты гнезда. Снежинки.
Клокмана ждали трое; прямо небольшая делегация, не без гордости отметил он. — Возглавлял ее импозантный мужчина в шубе из волчьего меха, с тяжелой нижней челюстью и большими ушами: герр Смунк. За ним стоял худой, не по годам дряхлый парень с сивыми усиками: герр Вазелин. Замыкал группу близорукий, рассеянный на вид коротышка в немного мешковатом костюме: герр Ляйхт.
— Какая радость! Дорогой герр Клокман, — воскликнул герр Смунк и прижал нашего друга к своей широкой груди, покрытой волчьим мехом. — От него, что ли, пахнет?
Ладонь у герра Вазелина была гладкой и скользкой, как обмылок. Он поклонился.
Пахло вроде не мылом.
Над господином Ляйхтом не переставая с карканьем кружили вороны, это бросалось в глаза еще и потому, что от Смунка они, по-видимому, старались держаться подальше.
У Ляйхта ладони были довольно влажные.
Он, казалось, был слегка не в себе.
Наша группа двинулась к выходу. Было морозно. Огромные ворота. Руки Ляйхта покрылись мурашками. — Он попросил у Клокмана глоток шнапса: «Вы ничего с собой не захватили?» — Смунк шествовал впереди; он поднял меховой воротник, прикрыв уши.
