Все окружающие воспринимали Глафиру как сумасшедшую, один Петр Фадеевич считал супругу милой сумасбродкой, но, когда она бросилась на мужа с ножом, выкрикивая: «Ты решил меня убить», и у супруга спала пелена с глаз.
В дом косяком потянулись врачи. Диагноз звучал приговором — прогрессирующая шизофрения.
Петр Фадеевич принялся лечить супругу, его жизнь превратилась в цепь однотипных событий: обострение недуга жены — ремиссия — снова ухудшение.
Жить с психически больным человеком в одном доме тяжелый крест. Петр Фадеевич терпеливо сносил все — истерики, крики: «Сейчас покончу с собой», вопли: «Я тебя мучаю…»
Но господь заметил страдания Кузьминского, и случилось счастливое событие. Однажды Петр Фадеевич купил своему маленькому сыну Сереже акварельные краски. Мальчик, с увлечением игравший в солдатиков, вежливо поблагодарил папеньку и забросил коробку в шкаф. Невесть как она попала в руки Глафиры. За одну ночь дама превратилась в страстную художницу. Петр Фадеевич не верил своим глазам. Бьющаяся по пять раз на дню в истерических припадках супруга приклеилась к бумаге, с невероятным энтузиазмом водя по ней кисточкой.
Естественно, муж кинулся в магазин. Через неделю комната Глафиры была превращена в мастерскую. Измученный Петр Фадеевич приобрел жене самые лучшие краски, супердорогие кисти, изумительную бумагу, холсты, заказал мольберт.
В квартире воцарился долгожданный покой, Глафира стала другим человеком, припадки безумия и злобы сошли практически на нет.
Петр Фадеевич как мог поощрял жену. Ее полотна вставлялись в роскошные рамы и немедленно вывешивались на стенах. Гостям вменялось в обязанность изо всех сил хвалить картины. Те, кто недоуменно поднимал брови или презрительно кривил губы, объявлялись персонами нон грата и более никогда к Кузьминским не приглашались.
В Глафире словно сидело два человека. Один — светлая, радостная личность, любившая запечатлевать животных, другой — мрачный субъект, предпочитавший писать темными красками всякие гадости. Но Петр Фадеевич старательно делал вид, что не замечает шизофренического раздвоения личности супруги. Он сумел организовать ее выставку. Глафира продала пару полотен и почувствовала себя счастливой.
Психиатры только качали головами.
— Кто бы мог подумать, — не удержался однажды профессор Кох, наблюдавший Глафиру, — ведь процесс необратимый, а ваша жена прямо переродилась.
Услыхав эти недоуменные слова светила, суеверный Петр Фадеевич сплюнул и перекрестился: он очень боялся, что супругу сглазят.
В течение пяти лет Глафира казалась совершенно нормальной, может, чуть слишком экзальтированной дамой, но потом неожиданно случилось несчастье. Ровно полгода Глафира писала свой портрет, однажды утром она мрачно сообщила мужу:
— Картина закончена.
— Ну-ка, — засуетился Петр Фадеевич, — покажи мне ее скорей!
Жена провела его к себе. Петр Фадеевич принялся нахваливать автопортрет супруги в роскошном сером платье. Когда фонтан восторженных слов иссяк, художница сурово заявила:
— Теперь я вижу: вещь недописана!
— Что ты, душечка, — залебезил несчастный Петр Фадеевич, — потрясающее полотно, лучшая твоя работа, многие умерли, не создав ничего подобного.
— Значит, полагаешь, я могу со спокойной душой сойти в могилу? — криво усмехнулась жена.
— Ну и ерунда взбрела тебе в голову! — испугался муж.
Внезапно Глафира встала, схватила кисть, окунула ее в алую краску и поставила на холст пятно.
— Что ты делаешь! — воскликнул Петр Фадеевич. — Надо немедленно стереть!
— Пусть будет так! — отчеканила Глафира. — Теперь сходство полное!
Петр Фадеевич только хлопал глазами, потом он увидел, что жена пришла в хорошее настроение, и тоже повеселел. Вечер провели чудесно, играли в карты и даже выпили вина. Петр Фадеевич лег спать счастливым человеком.
Утром он нашел жену возле злополучного автопортрета мертвой, одетой в роскошное бальное платье серого цвета с воланчиками, рюшечками и кружавчиками. Но самое странное было то, что в шее трупа, чуть повыше ключиц, там, где на портрете виднелось красное пятно, торчали ножницы. Глафира покончила с собой самым ужасным способом.
