— А: меньше, чем кварту. Б: Фрэнк Даннинг. И если я ответил на твои вопросы, у меня есть свой. Ты сказал, что помолишься. Почему вместо этого закурил?
— Потому что нервничал. И потому что теперь это не имеет значения. Поезд уже ушел.
С этим я поспорить не мог.
Эл медленно прошел за стойку, открыл дверцу шкафчика, достал пластмассовую коробку с красным крестом. Я сел на один из высоких стульев и посмотрел на часы. Было без четверти восемь, когда Эл отпер дверь, и мы вошли в закусочную. Где-то без пяти восемь я спустился в «кроличью нору» и появился из нее в Стране чудес, именуемой 1958 годом. Эл утверждал, что каждое путешествие занимает две минуты, и настенные часы это подтверждали. Я провел в 1958 году пятьдесят два дня, но часы показывали семь пятьдесят девять того же утра.
Эл достал марлевые салфетки, пластырь, дезинфицирующее средство.
— Наклонись ко мне, чтобы я мог все видеть. Подбородок на стойку.
— Можешь обойтись без перекиси. Произошло это четыре часа тому назад, так что рана уже затянулась. Видишь?
— Береженого Бог бережет, — ответил он, и моя макушка вспыхнула огнем.
— А-а-а-ай!
— Больно, да? Потому что рана до сих пор открытая. Хочешь, чтобы костоправы пятьдесят восьмого лечили твой воспалившийся скальп, когда ты отправишься в Большой Д? Поверь мне, дружище, ты этого не хочешь. Сиди тихо. Мне надо срезать волосы вокруг раны, а не то пластырь не будет держаться. Слава Богу, они короткие.
Щелк-щелк-щелк. Потом боли прибавилось — он накрыл рану марлевой салфеткой, закрепил ее пластырем.
— Через пару дней снимешь марлю, но пока тебе придется носить шляпу. Макушка какое-то время будет выглядеть шелудивой, однако, если волосы не отрастут, сможешь ее зачесывать. Аспирин хочешь?
— Да. И чашку кофе. Сделаешь по-быстрому? — Хотя кофе поможет лишь на короткое время. Что мне требовалось, так это сон.
— Смогу. — Он включил кофеварку «Банн-о-Матик» и вновь начал рыться в аптечке. — Ты, я вижу, похудел.
Кто бы говорил, подумал я.
— Заболел. Подхватил суточный… — И тут я замолчал.
— Джейк, что не так?
Я смотрел на фотогалерею Эла. Когда я шел к «кроличьей норе», на стене висела фотография, запечатлевшая меня и Гарри Даннинга. Мы улыбались и показывали камере аттестат Гарри.
Теперь эта фотография исчезла.
— Джейк? Дружище? Что такое?
Я взял таблетки аспирина, которые он положил на стойку, сунул в рот. Проглотил не запивая. Потом поднялся и медленно направился к «Стене славы». Вновь чувствуя себя стеклянным человеком. На том месте, где два последних года висела наша с Гарри фотография, Эл пожимал руку Майку Мишо, члену палаты представителей конгресса США от Второго округа штата Мэн. Мишо, вероятно, вел кампанию по переизбранию в конгресс, потому что на фартуке Эла красовались два значка-пуговицы. Один с надписью «МИШО в КОНГРЕСС», второй — с «ЛИСБОН ЛЮБИТ МАЙКА». Многоуважаемый конгрессмен в ярко-оранжевой футболке «Мокси» высоко поднимал толстобургер, с которого капал жир.
Я снял рамку с фотографией с гвоздика.
— И как давно она здесь?
Эл, хмурясь, смотрел на фотографию.
— Никогда в жизни ее не видел. Бог свидетель, я поддерживал Мишо в двух последних кампаниях. Черт, я поддерживаю любого демократа, которого не застукивают трахающим своих помощниц во время избирательной кампании. И я встречался с ним на митинге в две тысячи восьмом, но в Касл-Роке. В закусочной он никогда не появлялся.
— Вероятно, появлялся. Это же твой прилавок.
Он взял рамку с фотографией своими исхудавшими руками, напоминавшими птичьи лапки.
— Да. Мой.
— Тогда это «эффект бабочки». Фотография — тому доказательство.
Он пристально всматривался в нее, чуть улыбаясь. В удивлении, думал я. Или, может, с благоговейным трепетом. Потом вернул рамку мне и пошел за стойку, наливать кофе.
— Эл? Ты помнишь Гарри, правда? Гарри Даннинга?
— Разумеется, помню. Разве не ради него ты поехал в Дерри, где тебе чуть не снесли голову?
— Ради него и остальных членов его семьи, верно.
— И ты их спас?
— Всех, кроме одного. Старший Даннинг добрался до Тагги до того, как мы сумели его остановить.
— Кто это — мы?
— Я тебе все расскажу, но сначала мне надо поехать домой и поспать.
