Я осознал, что на самом деле собираюсь отправиться туда и произойдет это немедленно, практически без подготовки. Ощутил себя человеком, который забрел в лондонские доки семнадцатого века и внезапно понял, что его сейчас шайхайнут[38].
— Но чем я занимаюсь? — чуть ли не проблеял я.
Эл вскинул брови, кустистые и теперь почти такие же седые, как и волосы.
— Ты спасаешь семью Даннингов. Разве не об этом мы говорили?
— Я о другом. Что я делаю, если люди спросят меня, как я зарабатываю на жизнь? Что мне им сказать?
— Твой богатый дядюшка умер, помнишь? Говори, что помаленьку проматываешь свалившиеся на тебя деньги, надеясь, что их хватит, пока ты пишешь книгу. Разве в каждом преподавателе английского языка и литературы не сидит несостоявшийся писатель? Или я ошибаюсь?
Если по-честному, он не ошибался.
Эл смотрел на меня, изнуренный, сильно похудевший, и в его взгляде таилось сочувствие. Возможно, даже жалость. Наконец он заговорил, очень мягко:
— Трудно даже представить себе, так?
— Да. И… Эл… Послушай… я всего лишь обычный человек.
— То же самое можно сказать об Освальде. Ничтожество, стрелявшее из укрытия. А из сочинения Гарри Даннинга следует, что его отец — всего лишь злобный пьяница с молотком.
— Теперь он не пьяница. Умер от острого желудочного отравления в Шоушенкской тюрьме. Возможно, паленый самогон. Это…
— Я знаю, что такое самогон. Видел не раз, когда служил на Филиппинах. И пил, к сожалению. Но Даннинг еще будет жив, когда ты туда попадешь. И Освальд тоже.
— Эл… Я знаю, ты болен, и знаю, что боль не отпускает тебя. Но ты можешь поехать со мной в закусочную? Я… — В первый и последний раз я воспользовался его любимым словечком: — Дружище, я не хочу делать первый шаг в одиночестве. Я боюсь.
— Не пропустил бы ни за какие коврижки. — Он сунул руку под мышку и поднялся с гримасой, вжавшей губы в десны. — Возьми портфель. Я пока оденусь.
Без четверти восемь Эл отпер дверь серебристого трейлера, дома знаменитого толстобургера. Сверкающие хромом краны над стойкой казались призрачными. Высокие табуреты перед стойкой словно шептали: Никто больше на нас не сядет. Большие старомодные сахарницы-шейкеры отвечали им: Никто больше не насыплет из нас сахар — праздник закончился.
— Дорогу «Эл-Эл Бину», — прокомментировал я.
— Совершенно верно, — кивнул Эл. — Победное шествие гребаного прогресса.
Он выдохся, жадно хватал ртом воздух, но не остановился. Обойдя стойку, повел меня к двери кладовки. Я следовал за ним, перекидывая портфель с атрибутами моей новой жизни из одной руки в другую. Старомодный портфель, с пряжками. Если бы я пришел с таким в мой класс в ЛСШ, большинство учеников рассмеялось бы. И только некоторые — с более тонким вкусом — зааплодировали бы этой ретровещице.
Эл открыл дверь к запахам овощей, пряностей, кофе. Вновь поднял руку над моим плечом, чтобы включить свет. Я уставился на серый линолеум, как на бассейн, кишащий голодными акулами, а когда Эл хлопнул меня по плечу, подпрыгнул.
— Извини, но ты должен это взять. — Он протянул мне монету в пятьдесят центов. Полбакса. — Человек с желтой карточкой, помнишь его?
— Естественно. — На самом деле я совершенно о нем забыл. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, заставляло пульсировать глазные яблоки. Язык вкусом напоминал кусок старого ковра, а беря монету, я чуть не выронил ее.
Напоследок Эл оценивающе оглядел меня.
— Пока джинсы сойдут, но ты должен заглянуть в «Мужскую одежду Мейсона» на Главной улице и купить брюки, прежде чем отправишься на север. «Пендлтоны»[39] или твилы цвета хаки — на каждый день. Бан-лон[40] — для выходов в свет.
— Бан-лон?
— Просто спроси, они знают. Тебе понадобятся рубашки. И вероятно, костюм. А также галстуки и зажим для галстука. Купи себе шляпу. Не бейсболку, а красивую летнюю шляпу.
Из уголков его глаз сочились слезы. И они напугали меня сильнее, чем все, что он мне наговорил.
— Эл? Что не так?
— Я просто испуган, как и ты. Но давай обойдемся без трогательной сцены прощания. Если ты вернешься, то будешь здесь через две минуты, сколько бы ни провел в пятьдесят восьмом году. Этого времени мне хватит лишь для того, чтобы включить кофеварку. Если сработает, мы выпьем по чашке, и ты мне все расскажешь.
