Снова проснулся при свете зари. Светлыми тонами и пятнами теней «Тамарак мотор корт» напоминал фотографии в «Нэшнл джиографик». Стекла автомобилей, стоявших перед номерами, покрывала изморозь, и я видел парок собственного дыхания. Позвонил на регистрационную стойку, не ожидая ничего хорошего, но трубку сняли сразу, хотя по голосу молодого человека чувствовалось, что я его разбудил. Он заверил меня, что телефон работает и он с радостью вызовет мне такси… куда я хочу поехать?
— В Лисбон-Фоллс, — ответил я. — Угол Главной улицы и Старой льюистонской дороги.
— «Фрут»? — уточнил он.
Я так долго отсутствовал, что поначалу не понял, о чем это он. Потом все срослось.
— Совершенно верно. «Кеннебек фрут».
Еду домой, сказал я себе. Слава Тебе Господи, я еду домой.
Только я лгал сам себе: 2011 год перестал быть моим домом, и я намеревался провести там очень короткое время, при условии, что вообще смогу туда попасть. Может, несколько минут. Теперь своим домом я считал Джоди. Точнее, ему предстояло превратиться в мой дом после приезда туда Сейди. Сейди-девственницы. Сейди с длинными ногами и длинными волосами и склонностью натыкаться на все, что могло попасться под ноги… вот только в критический момент наткнулся и упал я.
Сейди, которой не обезобразили лицо.
Она была моим домом.
В то утро за рулем сидела плотно сбитая женщина старше пятидесяти, в старой черной куртке с капюшоном и бейсболке «Ред сокс». Бейдж «ЛИЦЕНЗИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОЗЧИК» отсутствовал. Когда мы повернули на дорогу 196, налево, в сторону Фоллс, она спросила:
— Вы слышали новости? Готова спорить, что нет… Здесь ведь отключили электричество?
— Какие новости? — спросил я, в полной уверенности, что уже знаю ответ: Кеннеди мертв. Не важно, по какой причине — несчастный случай, сердечный приступ или все-таки убийство, — но он мертв. Прошлое упрямо, и Кеннеди мертв.
— Землетрясение в Лос-Анджелесе. — Она произнесла название города как «Лас-Анджли-ис». — Люди уже много лет говорили, что Калифорния просто опустится в океан, и, похоже, были правы. — Она покачала головой. — Я не собираюсь утверждать, что виноват их образ жизни — эти кинозвезды и все такое, — но я убежденная баптистка и не собираюсь говорить, что дело совсем не в этом.
Мы как раз проезжали лисбонский автокинотетр. «ЗАКРЫТО НА ЗИМУ, — гласило объявление на щите под афишу. — УВИДИМСЯ В 64-М НА НОВЫХ ФИЛЬМАХ».
— Сильное?
— Говорят о семи тысячах погибших, но когда слышишь такие числа, становится понятно, что их больше. Чуть ли не все чертовы мосты рухнули, автострады разнесло, всюду пожары. Похоже, та часть города, где жили негры, выгорела полностью. Уэртс! Так вроде бы называется эта часть города. Та самая, где жили черные. Уэртс! Да!
Я не ответил. Думал о Лохмаче, щенке, который жил у нас, когда мне было девять лет, еще в Висконсине. Мне разрешали играть с ним во дворе до начала школьных занятий, пока не приедет автобус. Я учил его сидеть, приносить палку, перекатываться по земле, все такое, и учился он быстро — умный щенок! Я очень его любил.
По прибытии автобуса мне полагалось запирать калитку во двор, а уже потом бежать к автобусу. Лохмач всегда ложился на кухонное крыльцо. Моя мать звала его и кормила завтраком после того, как возвращалась, отвезя отца на местную железнодорожную станцию. Я всегда помнил о том, что надо запирать калитку — во всяком случае, не помню, чтобы когда-нибудь забыл это сделать, — но однажды, когда я вернулся из школы, мама сказала мне, что Лохмач мертв. Он оказался на улице, и его сбил автофургон. Она не упрекнула меня словом, но ее взгляд упрекнул, потому что она тоже любила Лохмача.
«Я запер его, как всегда», — оправдывался я сквозь слезы, и — как и говорю — я верю, что так и сделал. Возможно, потому, что прежде всегда запирал. В тот вечер мы с отцом похоронили Лохмача в нашем дворе. Наверное, это незаконно, пожал плечами отец, но я никому не скажу, если ты не скажешь.
Потом я долго лежал без сна, мучаясь тем, что не мог вспомнить, запер я калитку или нет, в ужасе от того, что мог ее не запереть. Не говоря уже о чувстве вины. Оно не покидало меня долго, год, а то и больше. Если бы я смог вспомнить, запер калитку или нет, не сомневаюсь, что оно ушло бы раньше. Но я не мог. Запер я калитку или не запер? Вновь и вновь я перебирал в памяти события последнего утра моего щенка, но отчетливо мог вспомнить, лишь как тянул его за поводок и кричал: «Принеси, Лохмач, принеси!»
