— Я говорю, что смотрю «Неприкасаемых» и знаю, что мафия доносчиков не жалует. Я купил револьвер для самозащиты — это мое право согласно Второй поправке — и носил его при себе. — Я кивнул на пластиковый мешок. — Этот револьвер.
— Где вы его купили? — спросил Хости.
— Не помню.
— Ваша амнезия очень удобна, да? — прорычал Фритц. — Совсем как в «Тайной буре» или в «Как вращается мир».
— Поговорите с Перри, — повторил я. — И еще раз взгляните на мое колено. Я вновь повредил его, поднимаясь на шестой этаж, чтобы спасти президенту жизнь. Об этом я расскажу прессе. Расскажу и о том, что за выполнение долга американского гражданина меня наградили допросом в этой жаркой маленькой комнате, не предложив даже стакана воды.
— Вы хотите воды? — спросил Фритц, и я понял, что все обернется как нельзя лучше, если я не допущу ошибки. Президент находился на волосок от смерти, но остался в живых. И этой парочке — не говоря уже о начальнике полиции Далласа Джессе Карри — очень нужен герой-спаситель. А после гибели Сейди у них остался только я.
— Нет, — ответил я, — но не отказался бы от кока-колы.
В ожидании колы я думал о словах Сейди: Мы оставляем след шириной в милю. Она говорила правду, но, возможно, я мог обратить это себе на пользу. Если, конечно, некий водитель эвакуатора ремонтной мастерской одной автозаправочной станции «Эссо» в Форт-Уорте сделал все то, о чем говорилось в записке, оставленной под дворником «шевроле».
Фритц закурил и пододвинул пачку ко мне. Я покачал головой, и он ее убрал.
— Расскажите нам, откуда вы его знаете, — предложил он.
Из моих слов следовало, что я познакомился с Ли на Мерседес-стрит и какое-то время мы общались. Я слушал его разглагольствования о пороках фашистско-империалистической Америки и об удивительном социалистическом государстве, которое рождалось на Кубе. Куба — это идеал, утверждал он. Россию захватили никчемные бюрократы, и по этой причине он оттуда уехал. На Кубе же правил дядюшка Фидель. Ли не утверждал, что дядюшка Фидель ходит по воде, но намекал на это.
— Я думал, что он чокнутый, но мне нравилась его семья. — В этом я не покривил душой. Мне действительно нравилась его семья, и я действительно думал, что он чокнутый.
— Как вышло, что профессиональный учитель поселился в таком дерьмовом районе Форт-Уорта? — спросил Фритц.
— Я писал роман. Понял, что, работая в школе, мне его не написать. Мерседес-стрит — дно, зато жилье там стоит дешево. Я думал, что на книгу уйдет год, а это означало, что сбережения придется растянуть. Когда становилось совсем тошно, я представлял себе, что живу на чердаке на Левом берегу[162].
Фритц. Ваши сбережения включали деньги, выигранные у букмекеров?
Я. По части этого вопроса я воспользуюсь Пятой поправкой.
Фритц рассмеялся.
Хости. Итак, вы познакомились с Освальдом и сдружились с ним.
— Сдружился — громко сказано. Нельзя стать близким другом безумца. По крайней мере я таким не стал.
— Продолжайте.
Ли и его семья съехали; я остался. Однажды, совершенно неожиданно, он позвонил, чтобы сказать, что они с Мариной живут на Элсбет-стрит в Далласе. Сказал, что там округа получше, арендная плата мизерная и полно пустующих квартир. Я сообщил Фритцу и Хости, что к тому времени устал от Мерседес-стрит. Поэтому поехал в Даллас, встретился за ленчем с Ли в кафетерии «Вулвортса», а потом прогулялся с ним по окрестностям. В итоге арендовал нижнюю квартиру в доме 214 по Западной Нили-стрит. А когда освободилась верхняя, дал знать Ли. Типа услуга за услугу.
— Его жене на Элсбет-стрит не нравилось, — добавил я. — Западная Нили-стрит находилась буквально за углом, но дом был куда лучше. И они переехали.
Я понятия не имел, насколько тщательно они будут проверять мою историю, какие выводы сделают из хронологии событий, из того, что скажет им Марина, но только все это было не важно. Мне требовалось выиграть время. И даже наполовину правдивая история могла привести к желанному результату, потому что у агента Хости были веские причины сдувать с меня пылинки. Если бы я рассказал все, что знал о его отношениях с Освальдом, ему пришлось бы до конца карьеры морозить зад в Фарго.
