На площадке второго этажа взглянул на часы. Двенадцать двадцать пять. Нет, двадцать шесть. Я слышал приближающийся рев толпы, который в самом скором времени достигнет пика. Кортеж проезжал перекресток за перекрестком: Главной и Эрвей, Главной и Акард, Главной и Филд. Через две минуты — максимум через три — он доберется до Хьюстон-стрит, повернет направо, минует старое здание Далласского суда на скорости пятнадцать миль в час. С этого момента президент станет видимой целью. В оптическом прицеле четырехкратного увеличения, который стоял на «Манлихер-Каркано», Кеннеди будут такими же большими, как актеры на экране лисбонского автокинотеатра. Но Ли подождет еще немного. Он не рвался в самоубийцы — хотел выйти сухим из воды. Если бы выстрелил слишком рано, охрана, ехавшая в первом автомобиле, увидела бы вспышку и открыла ответный огонь. Он собирался подождать, пока автомобиль с охраной — и президентский лимузин — повернут налево, на улицу Вязов. Не просто снайпер — гребаный стрелок по затылкам.
У меня все еще оставалось три минуты.
Или, скорее, две с половиной.
Я атаковал лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не обращая внимания на боль в колене, поднимаясь все выше и выше, как марафонец, набегающий на финиш длинной дистанции. И я, разумеется, был тем самым марафонцем.
Снизу доносился голос Бонни Рэя. Он кричал, что какой-то чокнутый мужчина утверждает, будто Лила собирается стрелять в президента.
До середины лестничного пролета на третий этаж я чувствовал, как Сейди дышит мне в спину, словно всадник, побуждающий лошадь скакать быстрее, но потом она чуть отстала. Я слышал, как она жадно хватает ртом воздух, и подумал: Слишком много сигарет, дорогая. Мое колено больше не болело: мощный выброс адреналина временно заглушил боль. Я старался по возможности не сгибать левую ногу, переложив всю нагрузку на правую и костыль.
Поворот, вверх к четвертому этажу. Теперь уже я хватал ртом воздух, а ступени становились все круче, как горный склон. Опора костыля, упирающаяся в подмышку, стала скользкой от пота. Голова гудела, барабанные перепонки рвал нарастающий шум толпы у здания книгохранилища. Широко раскрытым глазом воображения я видел приближающийся кортеж: автомобиль с сотрудниками секретной службы, потом лимузин президента, по обе стороны мотоциклы «харлей-дэвидсон» управления полиции Далласа, копы в белых шлемах с ремешками под подбородком и солнцезащитных очках.
Еще один поворот. Костыль заскользил, потом выправился. Опять вверх. Теперь я чувствовал запах стружки с шестого этажа, где рабочие ремонтировали пол, снимали старые лаги, ставили новые. Не в той части, где устроился Ли. В юго-восточном углу он пребывал в гордом одиночестве.
Я добрался до пятого этажа и сделал последний поворот. Широко раскрыл рот, чтобы протолкнуть в легкие воздух. Рубашка на тяжело вздымающейся груди превратилась в мокрую тряпку, льющийся со лба пот щипал глаза, и я смахнул его левой рукой.
Три картонных коробки с книгами (я увидел большие буквы надписей «ДОРОГИ КО ВСЕМУ» и «ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ 4-ГО И 5-ГО КЛАССОВ») блокировали лестницу на шестой этаж. Стоя на правой ноге, я вогнал набалдашник костыля в одну из них и отбросил ее. Сзади доносилось тяжелое дыхание Сейди, которая находилась между четвертым и пятым этажами. Выходило, что я поступил правильно, не отдав револьвер, но кто мог это знать? Исходя из собственного опыта я мог утверждать, что личная ответственность за изменение будущего заставляет бежать быстрее.
Я протиснулся в брешь, которую сам и пробил. Для этого мне пришлось на мгновение встать на левую ногу. Она издала такой вопль боли, что я застонал и схватился за поручень, чтобы в полный рост не рухнуть на ступени. Посмотрел на часы. Двенадцать двадцать восемь, но вдруг они отстают? Толпа ревела.
— Джейк… ради Бога… поторопись… — Сейди, она все еще между четвертым и пятым этажами.
Я продолжил подъем, и шум толпы начал проваливаться в мертвую тишину, а добравшись до шестого этажа, я уже не слышал ничего, кроме хрипов собственного дыхания да бухающих ударов работающего на пределе сердца.