— Ты не можешь ехать со мной. Это слишком опасно. Я думал, что все тебе объяснил, но, возможно, выразился недостаточно ясно. Когда ты пытаешься изменить прошлое, оно кусает тебя. И может загрызть, если дать ему шанс.
— Ты выразился достаточно ясно. Но ты не сможешь сделать это один. Надо трезво смотреть на ситуацию, Джейк. Ты набрал несколько фунтов, но по-прежнему худой как щепка. Ты хромаешь при ходьбе, и сильно. Тебе приходится останавливаться и отдыхать через каждые две сотни шагов. И что ты сделаешь, если придется бежать?
Я промолчал. Впрочем, я ее слушал. При этом заводил часы и устанавливал время.
— Но это еще не самое худшее. Ты… ой! Что ты делаешь?
Я ухватил ее за бедро.
— Убеждаюсь, что ты настоящая. До сих пор не могу в это поверить. — «Борту номер один» менее чем через три часа предстояло приземлиться в Лав-Филде. Там кто-то подарит Джеки Кеннеди розы. На другой из техасских остановок ей вручили букет желтых роз, но в Далласе она получит красные.
— Я настоящая, и я здесь. Послушай меня, Джейк. Самое худшее не в том, насколько ты далек от хорошей физической формы. Самое худшее — твои внезапные приступы сна. Разве ты не думал об этом?
Я думал об этом очень много.
— Если прошлое такое злобное, как ты говоришь, что, по-твоему, произойдет, если тебе удастся добраться до человека, на которого ты охотишься, прежде, чем он нажмет спусковой крючок?
Прошлое — не злобное, это неправильный термин, но я понимал, что она хотела сказать, и возразить было нечего.
— Ты просто не понимаешь, во что впутываешься.
— Прекрасно понимаю. И ты забываешь кое-что очень важное. — Она взяла меня за руки, заглянула в глаза. — Я не просто твоя любимая женщина, Джейк… если ты меня по-прежнему любишь…
— Именно поэтому я и боялся твоего внезапного появления.
— Ты говоришь, что какой-то человек собирается убить президента, и у меня есть основания верить тебе, отталкиваясь от других твоих прогнозов, которые сбылись. Ты наполовину убедил даже Дека. «Он знал, что Кеннеди приедет, до того, как об этом узнал сам Кеннеди, — сказал Дек. — И он знал, что Кеннеди приедет с миссис». Но ты ведешь себя так, будто ты единственный, кого это заботит. Отнюдь. Дека тоже заботит. Он бы приехал, если бы не лежал с высокой температурой. И меня заботит. Я не голосовала за него, но я американка, а потому он не просто президент, он мой президент. Мои слова не кажутся тебе слишком напыщенными?
— Нет.
— Хорошо. — Ее глаза сверкнули. — У меня нет ни малейшего желания позволить какому-то безумцу застрелить его, и я не собираюсь заснуть в самый неподходящий момент.
— Сейди…
— Дай мне закончить. Времени у нас не много, поэтому ты должен слушать внимательно. Ты слушаешь?
— Да, мэм.
— Хорошо. Тебе от меня не избавиться. Заруби это на носу — не избавиться. Я иду с тобой. Если ты не пустишь меня в свой «шеви», я поеду следом на «жуке».
— Господи Иисусе. — Я не знал, молюсь я или ругаюсь.
— Если мы когда-нибудь поженимся, я буду делать все, что ты скажешь, пока ты будешь относиться ко мне по-доброму. Меня так воспитали, и я верю, что в этом и заключается работа жены (О да, дитя шестидесятых, подумал я). Я готова оставить все, что я знаю, здесь и последовать за тобой в будущее. Потому что я люблю тебя и потому что верю тебе. Знаю, что будущее, о котором ты говоришь, действительно существует. Я, вероятно, никогда не предъявлю тебе другой ультиматум, но сейчас предъявляю. Или ты делаешь это со мной, или не делаешь вовсе.
Я обдумал ее слова, и тщательно. Спросил себя, настроена ли она серьезно. Ответ вызвал не больше сомнений, чем наличие шрама на ее лице.
Сейди тем временем разглядывала нарисованных мелком девочек.
— И кто их нарисовал? Между прочим, очень неплохо.
— Розетта, — ответил я. — Розетта Темплтон. Она вернулась с мамулей в Мозель после того, как с ее папулей произошел несчастный случай.
— И потом ты въехал сюда?
— Нет, в дом напротив, на другой стороне улицы. А сюда въехала семья Освальдов.
— Это его фамилия, Джейк? Освальд?
— Да. Ли Освальд.
— Я еду с тобой?
— У меня есть выбор?
Она улыбнулась и погладила меня по щеке. До этой улыбки облегчения я понятия не имел, как же она боялась, когда будила меня.
