Все зрители вскочили и орали. Сейди подпрыгивала. Шляпа свалилась, открыв изуродованную щеку. Она и не заметила. Никто не заметил. На огромных экранах бушевала третья мировая.
Кейс наклонил голову, чтобы принять один из прямых правой, и я увидел, как Тайгер скривился, когда его кулак угодил в крепкую кость. Он отступил на шаг, и в этот момент Кейс провел чудовищный апперкот. Тайгер повернул голову, избегая худшего, но его капа вылетела на пол.
Кейс наступал, нанося размашистые удары справа и слева. О красоте речь не шла, их наполняла только примитивная, злобная сила. Тайгера отбросило назад, его ноги заплелись, и он упал. Кейс стоял над ним, похоже, не зная, что делать, а может, и не соображая, где находится. Потом краем глаза заметил отчаянно машущего руками секунданта и поплелся в свой угол. Рефери уже считал.
На четыре Тайгер поднялся на колено. На шесть — встал. После обязательных десяти бой возобновился. Я посмотрел на большие часы в углу экрана. До конца раунда оставалось пятнадцать секунд.
Недостаточно, времени недостаточно.
Кейс пошел на Тайгера. Тот попытался провести левый хук. Кейс отклонился в сторону и, когда перчатка пролетала мимо его головы, выбросил вперед правую руку. На этот раз лицо перекосило у Дика Тайгера, и, упав, он уже не поднялся.
Толстячок посмотрел на размочаленный огрызок сигары, швырнул его на пол.
— Иисус прослезился!
— Да! — выкрикнула Сейди, водрузив шляпу на положенное место, естественно, чуть набекрень. — Над оладьями с черникой, и ученики сказали, что таких вкусных они никогда не ели! А теперь платите!
К тому времени, когда мы добрались до Джоди, двадцать девятое августа перешло в тридцатое, но мы так переволновались, что спать совершенно не хотелось. Мы занялись любовью, потом пошли на кухню в нижнем белье и принялись за пирог.
— Ну? — спросил я. — Что думаешь?
— Что больше не пойду на боксерский поединок. Это же кровожадность в чистом виде. И я вскочила на ноги, орала вместе со всеми. Несколько секунд… может, целую минуту… я хотела, чтобы Кейс убил этого самовлюбленного пляшущего денди. А потом мне не терпелось вернуться и запрыгнуть с тобой в постель. Какая там любовь, Джейк. Это огненная страсть.
Я промолчал. Иногда сказать просто нечего.
Она наклонилась над столом, сняла крошку с моего подбородка, бросила мне в рот.
— Скажи мне, что это не ненависть.
— Ты о чем?
— О причине, по которой ты считаешь необходимым самолично остановить этого человека. — Она увидела, что я открываю рот, и протянула руку, показывая, что не закончила. — Я слышала все, что ты говорил, все твои доводы, но ты должен сказать мне, что дело именно в доводах, а не в том, что я увидела в глазах этого Кейса, когда Тайгер ударил его ниже пояса. Я смогу любить тебя, если ты человек, и я смогу любить тебя, если ты герой, хотя по какой-то причине это труднее, но не думаю, что я смогу любить линчевателя.
Я подумал о том, как Ли смотрел на свою жену, когда не злился на нее. Я подумал о подслушанном разговоре, когда он и малышка плескались в ванной. Я подумал о его слезах на автовокзале, когда он держал Джун на руках и щекотал под подбородком, прежде чем сесть в автобус.
— Это не ненависть, — ответил я. — Что я чувствую по отношению к нему…
Я замолчал. Она не отрывала от меня глаз.
— Сожаление о загубленной жизни. Но человек испытывает сожаление, когда хорошая собака подхватывает чумку. И это не останавливает его, поскольку он знает, что ее надо убить.
Она заглянула мне в глаза.
— Я хочу тебя снова. Но теперь ради любви. Не потому, что мы видели, как двое мужчин били друг другу морды и наш парень победил.
— Ладно, — кивнул я. — Ладно. Это хорошо.
И получилось хорошо.
— Посмотрите, кто идет! — воскликнула дочь Фрэнка Фрати, когда я вошел в ломбард в пятницу около полудня. — Наш боксерский свами с новоанглийским выговором. — Она одарила меня сверкающей улыбкой, обернулась и крикнула: — Па-па! Твой человек, который ставил на Тома Кейса!
Фрати вышел, шаркая ногами.
— Добрый день, мистер Амберсон. Явился не запылился, и красив, как Сатана в субботний вечер. Готов спорить, вы прекрасно себя чувствуете в этот чудесный день. Глаза горят и хвост трубой, верно?
