Они поговорили еще минут десять, то на русском, то на английском. Потом Джин засобиралась.
— Оставляем вас с миром. Думаю, мы вытащили вас из постели.
— Нет-нет, мы не спали, — ответил Ли. — Спасибо, что заехали.
— Мы скоро поболтаем, Ли, — прогрохотал де Мореншильдт. — Приезжай в загородный клуб. Мы организуем официантов в коллектив!
— Конечно, конечно. — Они уже шли к двери.
Де Мореншильдт сказал что-то еще, но слишком тихо, и я разобрал лишь несколько слов. Вроде бы вернул ее себе.
Когда ты вернул ее себе? Этот вопрос задал де Мореншильдт? В смысле, когда ты вернул себе винтовку?
Я прокрутил пленку раз шесть, но супермедленная скорость не позволила расслышать что-то еще. Я лежал без сна и после того, как Освальды уснули. Не спал и в два часа ночи, когда заплакала Джун и Марина встала, чтобы ее успокоить. Я думал о Сейди, забывшейся тревожным сном под действием морфина в больнице «Паркленд мемориал». Отвратительная палата, узкая кровать — но там я бы уснул, это точно.
Я думал о де Мореншильдте, маниакальном актере, рвущем на себе рубаху. Что ты сказал, Джордж? Что ты сказал в самом конце? Когда ты вернул ее себе? Или все вернется на круги своя? Или чего-то там не вернешь? А может, что-то совсем другое.
Наконец я уснул. И оказался в парке развлечений с Сейди. Мы подошли к тиру, где стоял Ли, вжимая приклад винтовки в плечо. За стойкой тира расположился Джордж де Мореншильдт. Ли выстрелил три раза и не поразил ни одной мишени.
— Извини, сынок, — покачал головой де Мореншильдт, — никаких призов для тех, в чью честь поднимают «панталоны Мэгги».
Потом он повернулся ко мне и улыбнулся:
— Подходи ближе, сынок, может, тебе повезет больше. Кто-то ведь должен убить президента, так почему не ты?
Я проснулся как от толчка при первом свете зари. Освальды надо мной спали.
Во второй половине Пасхального воскресенья я оказался в Дили-плазе, сидел на парковой скамейке. Смотрел на отвратительный кирпичный куб Хранилища школьных учебников и думал о том, что делать дальше.
Через десять дней Ли уедет из Далласа в Новый Орлеан, где он родился. Там он получит работу — станет смазчиком техники в кофейной компании — и арендует квартиру на Мэгезин-стрит. Проведя две недели или около того с Рут Пейн и ее детьми в Ирвинге, Марина и Джун присоединятся к нему. В мои планы поездка в Новый Орлеан не входила. Я не мог оставить Сейди, которую ждали долгий период выздоровления и неопределенное будущее.
Намеревался ли я убить Ли между Пасхальным воскресеньем и двадцать четвертым апреля? Вероятно, мне бы это удалось. Потеряв работу в «Джеггарс-Чайлс-Стоуволл», он проводил большую часть времени в квартире надо мной или раздавал в центре Далласа листовки «Честное отношение к Кубе». Иногда отправлялся в публичную библиотеку, но отказался от Айн Рэнд и Карла Маркса в пользу вестернов Зейна Грея.
Застрелить его на улице или в библиотеке на Янг-стрит? Это привело бы к немедленному аресту. Но я мог покончить с ним в квартире наверху, пока Марина находилась в Ирвинге, шлифуя русский Рут Пейн. Я мог бы постучать в дверь и пустить ему пулю в лоб, когда он откроет. Без проблем. При выстреле в упор никому не придется махать «панталонами Мэгги». А что потом? Бежать. С вопросами полиция первым делом придет ко мне. Это ведь я жил в квартире внизу.
Я мог заявить, что ничего не слышал, и поначалу такой ответ их устроит, но сколько времени потребуется, чтобы выяснить, что Джордж Амберсон с Западной Нили-стрит — тот самый Джордж Амберсон, который недавно оказался на месте преступления на аллее Ульев? Начнется более серьезное расследование, и откроется, что диплом Джорджа Амберсона — из липового колледжа в Оклахоме, а рекомендательные письма Джорджа Амберсона — подделки. В этот момент меня скорее всего арестуют. Полиция получит ордер на обыск моей банковской ячейки, если узнает, что таковая у меня есть, а она скорее всего узнает. Мистер Ричард Линк, мой банкир, увидит мою фамилию и/или фотографию в газете и обратится в полицию. И как они расценят мои мемуары? Как мотив для убийства Освальда, пусть это и безумие.
