— Разумеется, они не хотят! Воссла-а-а-авим Иисуса!
Я подумал о дощечке, которую видел в Северной Каролине, со стрелкой, указывающей на тропинку среди ядовитого плюща. С надписью: «ДЛЯ ЦВЕТНЫХ». Убивать Уокера, может, и не стоило, но привести его в чувство следовало. И я бы «восславил Иисуса» в честь любого, кто бы это сделал.
Я отвлекся, но слова Уокера вновь приковали мое внимание к телевизору.
— Это Бог, а не генерал Эдвин Уокер определил положение негров в Его мире, Он дал им другой цвет кожи и даровал им другой набор талантов. Главным образом, спортивных талантов. Что Библия говорит нам об этих различиях, и почему негритянской расе отпущено так много боли и страданий? Чтобы это понять, нам достаточно заглянуть в девятую главу Бытия, Билли.
— Восславим Господа за Его святое слово.
Уокер закрыл глаза и поднял правую руку, словно давая клятву в суде:
— «И выпил Ной вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим». Но Сим и Иафет — один прародитель арабов, а второй — белой расы, я знаю, вам это известно, Билли, но далеко не все в курсе, не все читали Библию, как мы, сидя на коленях наших матерей…
— Восславим Господа за христианских матерей, говорю я вам!
— Сим и Иафет не посмотрели. И когда Ной проснулся и обнаружил, что произошло, он сказал: «Проклят Ханаан, раб рабов будет он у братьев своих, будет носить дрова и черпать во…»
Я выключил телевизор.
Жизнь Ли и Марины в январе — феврале 1963 года напоминала мне аппликацию на футболке, которую иногда носила Кристи в последний год нашей совместной жизни. Надпись под яростно улыбающимся пиратом гласила: «ПОБОИ БУДУТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ, ПОКА НЕ УЛУЧШАТСЯ НРАВЫ». И в ту зиму побоев в доме 604 по Элсбет-стрит хватало. Все проживавшие по соседству слышали крики Ли и плач Марины, иногда от злости, иногда от боли. Никто ничего не предпринимал, включая меня.
Не только ей регулярно доставалось в Дубовом утесе: битье жен по пятничным и субботним вечерам входило, похоже, в число местных традиций. Первые серые месяцы нового года запомнились мне одним: очень хотелось, чтобы эта бесконечная «мыльная опера» наконец-то закончилась и я смог постоянно быть с Сейди. Оставалось только убедиться, что Ли в одиночку пытался убить генерала Уокера, а уж потом я бы поставил завершающую точку. Конечно, сам факт, что в покушении на генерала Освальду никто не содействовал, не являлся стопроцентным доказательством того, что в Кеннеди стрелял только Освальд, но я полагал, что для меня этого вполне достаточно. Расставив все точки над i и перечеркнув все «t» — во всяком случае, большинство, — я мог выбрать место и время, чтобы пристрелить Освальда так же хладнокровно, как пристрелил Даннинга.
Время шло. Медленно, но шло. И однажды, незадолго до того, как Освальды переехали на Нили-стрит, в квартиру, расположенную над моей, я увидел Марину, разговаривавшую со старухой с ходунками и волосами а-ля Эльза Ланчестер. Обе улыбались. Старуха что-то спрашивала. Марина смеялась, кивала, вытягивала сцепленные перед животом руки.
Я стоял у окна за задернутыми шторами, с биноклем, разинув рот. Записи Эла ничего об этом не говорили. То ли он не знал, то ли плевать на это хотел. Но я-то плевать не мог.
Жена человека, ради убийства которого я больше четырех лет прожил в прошлом, вновь забеременела.
