— Десерт на столе, — раздался за моей спиной голос, и я подпрыгнул.
Память подсунула еще один слоган АА: Бросай все и беги.
Вернувшись в тот вечер на Нили-стрит, я надел наушники и прослушал последнюю запись. Ожидал, что услышу только русский, но на этот раз часть разговора шла на английском под аккомпанемент всплесков воды:
Марина (говорит на русском).
Ли. Не могу, мама, я в ванне с Джун. (Плеск воды и смех, Ли и ребенка.) Мама, у нас вода на полу. Джун плещется! Плохая девочка!
Марина. Вытирай сам. Я занятая. Занятая! (Но она смеется.)
Ли. Я не могу. Ты хочешь, чтобы девочка… (Далее на русском.)
Марина (говорит на русском, сердится и смеется одновременно).
Снова всплески. Марина напевает мелодию какой-то песенки, часто транслируемой Кей-эл-ай-эф. Звучит неплохо.
Ли. Мама, принеси наши игрушки.
Марина. Da, da, без игрушек вам никак нельзя.
Всплески становятся громче. Вероятно, дверь в ванную широко открыта.
Марина (говорит на русском).
Ли (капризным голосом маленького мальчика). Ты забыла наш резиновый мячик.
Сильный всплеск, радостные крики малышки.
Марина. Вот, все игрушки для прынца и прынцессы.
Все трое смеются — у меня мурашки по коже.
Ли. Мама, принеси нам (русское слово). У нас вода в ухе.
Марина (смеясь). Господи, и что теперь?
Я долго лежал без сна, думая о семье наверху. Наконец-то счастливы, и почему нет? Дом 214 по Западной Нили-стрит — не бог весть что, но все-таки ступенька наверх. Может, они даже спали в одной кровати, и Джун чувствовала себя счастливой, а не испуганной до смерти.
И в этой кровати уже появился четвертый. Тот, кто рос в животе Марины.
События начали набирать ход, как и в Дерри, только теперь стрела времени летела к десятому апреля, а не к Хэллоуину. Записи Эла, которые позволили мне пройти столь долгий путь, тут ничем помочь не могли. В части подготовки покушения на жизнь Уокера они сосредоточивались исключительно на действиях и передвижениях Ли, тогда как их жизнь этим не ограничивалась. Особенно жизнь Марины.
Во-первых, у нее наконец-то появилась подруга. Не папик, кем хотелось стать Джорджу Бауху, а настоящая подруга, женщина. Ее звали Рут Пейн, из квакеров. Русскоговорящая, лаконично отметил Эл, хотя в более ранних записях предпочитал многословие. Встретились на вечеринке (??).2.63. Марина разъехалась с Ли и жила в доме Пейн, когда был убит Кеннеди. И потом, словно довесок, о котором вспомнили в последнюю минуту: Ли прятал «М-К» в гараже Пейнов в одеяле.
«М-К» Эл обозначил заказанную Освальдом по почте винтовку «Манлихер-Каркано», из которой тот собирался убить генерала Уокера.
Я не знаю, кто устроил вечеринку, где Ли и Марина встретились с Пейнами. Я не знаю, кто их познакомил. Де Мореншильдт? Баух? Вероятно, кто-то из них, потому что к тому времени остальные эмигранты обходили Освальдов за милю. Муженек — ухмыляющийся сами знаете кто, женушка — боксерская груша, упустившая бессчетные шансы навсегда уйти от него.
Известно мне следующее: потенциальный спасательный круг Марины прибыл за рулем универсала «шевроле» — двухцветного, белый верх, красный низ — в дождливый день середины марта. Рут Пейн припарковалась у тротуара, и на ее лице, когда она оглядывалась по сторонам, читалось сомнение: она не знала, нашла ли нужный ей адрес. Женщину отличали высокий рост (но не такой высокий, как у Сейди) и крайняя худоба. Ее рыжеватые волосы падали на высокий лоб и на плечи. Прическа эта совершенно ей не шла. Она носила очки без оправы. Нос покрывала россыпь веснушек. Мне, уставившемуся на нее через щелку между шторами, Рут показалась женщиной, не употребляющей в пищу мяса и участвующей в демонстрациях «Запретить Бомбу». Думаю, именно такой она и была: исповедовала нью-эйдж еще до того как нью-эйдж вошел в моду.
Марина, должно быть, увидела ее из окна, потому что сбежала по наружной лестнице, радостно щебеча, с Джун на руках. Голову малышки она укрыла одеялом, чтобы уберечь от непрерывного мелкого дождя. Рут Пейн нерешительно улыбнулась и заговорила медленно, с паузами между словами:
— Добрый день, миссис Освальд. Я Рут Пейн. Вы меня помните?
